Maj Sjöwall and Per Wahlöö

ROSEANNA

MANNEN SOM GICK UPP I RÖK

MANNEN PÅ BALKONGEN

DEN SKRATTANDE POLISEN

Published by agreement with Salomonsson Agency

Перевод со шведского Миколы Косенко, Геннадия Чемеринского

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».© М. С. Косенко, перевод, 1993

Розанна

1

Труп вытащили восьмого июля около трех часов дня. Он достаточно хорошо сохранился и наверняка пролежал в воде недолго.

То, что его вообще обнаружили, было чистой случайностью. То, что его нашли относительно быстро, оказалось весьма удачным и, конечно же, должно было помочь полиции при расследовании.

Пятнадцатиметровую разницу в уровнях между озерами Веттерн и Бурен компенсируют пять шлюзов. Внизу, перед воротами первого шлюза, имеется волнолом, своеобразный мол, защищающий камеру от ударов волн, которые поднимает восточный ветер на озере Бурен. Когда в тот год весной возобновилось судоходство по каналу, дно между первым шлюзом и волноломом начало заносить илом. Судам с трудом удавалось маневрировать, а винты поднимали со дна густые желто-серые тучи ила и грязи. Стало ясно, что придется что-нибудь предпринимать, и уже в мае управление канала потребовало у администрации водных путей землечерпалку. Письмо путешествовало от одного беспомощного чиновника к другому, пока наконец кто-то не переслал его в Управление морского судоходства. В Управлении морского судоходства решили, что эту работу должна провести одна из землечерпалок администрации водных путей, а администрация водных путей придерживалась мнения, что землечерпалки находятся в ведении Управления морского судоходства. В конце концов, кто-то в отчаянии решил поручить все это дело дирекции порта в Норрчёпинге, которая вернула письмо Управлению морского судоходства, откуда его мгновенно переслали дальше, в администрацию водных путей. Все кончилось тем, что кто-то поднял телефонную трубку и набрал номер одного инженера, специалиста по землечерпалкам. Коллеги за глаза называли его Грязнуля. Он как раз знал, что из пяти имеющихся землечерпалок только одна по габаритам сможет пройти через шлюзы и что эта землечерпалка сейчас находится в рыбном порту Граварны. Утром пятого июля это плавучее средство прибыло в Буренсхульт, где немедленно стало объектом пристального наблюдения местной детворы и одного вьетнамского туриста.

Через час на палубе появился кто-то из управления канала и отдал экипажу необходимые распоряжения, что заняло некоторое время. Следующим днем была суббота, землечерпалку пришвартовали у волнолома, а экипаж разъехался на уик-энд по домам. Состав экипажа был обычным для этого типа землечерпалок: механик, он же рулевой и капитан в одном лице; экскаваторщик и помощник. Двое последних жили в Гётеборге и уехали домой вечерним поездом из Муталы, механик был из Накки, за ним на автомобиле приехала жена. В понедельник в семь утра все уже были на палубе и через час начали работу. Около одиннадцати трюм наполнился и землечерпалка выдвинулась на глубокое место, чтобы освободиться от груза. На обратном пути пришлось пропустить белый экскурсионный пароход, проплывающий по озеру Бурен в западном направлении. У поручней толпились иностранные туристы и с энтузиазмом махали мужчинам на землечерпалке, сохраняющим каменные выражения на лицах. Пароход с туристами медленно поднимался по шлюзам к Мутале и озеру Веттерн, и к полудню вымпел на его мачте исчез за воротами последней камеры. Примерно в половине второго землечерпалка продолжила чистку дна.

Была прекрасная погода, тепло, время от времени дул нежный ветерок, по небу плыли белые летние облачка. На берегах канала и волноломе собралось много народу. Большая часть загорала, кое-кто ловил рыбу, несколько человек глазели на землечерпалку. Ковш как раз набрал очередную порцию ила со дна озера Бурен и медленно выныривал из воды. Экскаваторщик автоматическими движениями двигал рычаги, механик пил кофе в каюте, а помощник стоял, опершись локтем о грязный поручень, и сплевывал в воду. Ковш медленно поднимался.

Когда он показался над поверхностью воды, какой-то мужчина на берегу встал и сделал несколько шагов к землечерпалке. Мужчина размахивал руками и что-то кричал. Помощник прислушался, но толком ничего не понял.

– В ковше кто-то есть! Остановитесь! Человек в ковше!

Помощник растерянно уставился на кричащего мужчину, потом посмотрел на ковш, который уже был над трюмом и вот-вот должен был вывалить свое содержимое. Из ковша хлестала серо-грязная вода. В последнюю секунду экскаваторщик остановил его над трюмом. Наконец помощник заметил то, что еще раньше увидел мужчина на берегу. Между зубьями ковша торчала белая рука.

Прошло десять минут, каждая из которых была длинной и прозрачной, как стекло. Началось замешательство, на берегу кто-то снова и снова кричал:

– Ни к чему не прикасайтесь, ничего не трогайте до приезда полиции…

Механик вышел из каюты и приблизился к ковшу, потом вернулся в кабину и уселся за рычаги экскаваторщика. Он отвел стрелу и открыл ковш. Помощник и какой-то рыболов подхватили труп.

Это была женщина, она лежала на спине на расстеленной клеенке у самого края волнолома, а вокруг стояла испуганная толпа и смотрела на нее. В толпе были и дети, им не следовало бы это видеть, однако никто не решался их прогнать. Всех присутствующих объединяло нечто общее: они уже никогда не смогут забыть, как выглядела эта женщина.

Помощник экскаваторщика вылил на нее три ведра воды. Позже, когда полицейское расследование зайдет почти в тупик, многие будут его за это вспоминать недобрыми словами.

Женщина была голая, без всяких украшений. На груди и животе кожа более светлая: наверное, загорала в бикини. У нее был широкий таз и сильные бедра. Груди маленькие, чуть обвисшие, с большими темными сосками. От талии к бедру тянулся розоватый шрам, других шрамов и родимых пятен на гладкой коже не было. Руки и ноги маленькие, ногти не накрашены. Лицо опухло, трудно было представить себе, как она выглядела в действительности. Брови темные и густые, рот казался большим. Волосы черные, не очень длинные, облепили голову. Одна прядь обвилась вокруг шеи.

2

Мутала – типичный шведский городок средней величины. Он находится в Эстергётланде на северо-восточном берегу озера Веттерн и насчитывает двадцать семь тысяч жителей. Самый высокий полицейский чин в городе – советник полиции, он же занимает должность общественного обвинителя. У него в подчинении имеется один комиссар полиции, возглавляющий службу охраны общественного порядка и уголовный розыск. Коллектив городской полиции, кроме них, состоит из старшего криминального ассистента девятнадцатого класса, шести детективов и одной женщины. Один из детективов обучен фотоделу, а если возникает необходимость в проведении медицинского обследования, полиция, как правило, привлекает кого-нибудь из городских врачей.

Через час после объявления тревоги бóльшая часть местной полиции уже находилась на волноломе в Буренсхульте невдалеке от портового маяка. Вокруг трупа столпилось много народу, и команда землечерпалки уже не видела, что происходило дальше. Она оставалась на борту, а землечерпалка была пришвартована кормой к волнолому.

За полицейским оцеплением у пристани собралась огромная толпа, по крайней мере раз в десять больше, чем на волноломе. На противоположном берегу канала стояло несколько автомобилей, среди них четыре полицейских и одна санитарная машина с красным крестом на задних дверях. На подножке сидели двое мужчин в белых халатах и курили. Казалось, они единственные, кого совершенно не интересует толпа у маяка.

На краю волнолома врач уже укладывал сумку и одновременно разговаривал с комиссаром, невысоким седоватым мужчиной по фамилии Ларссон.

– Ну, пока что я могу сказать не очень много.

– Нам оставить ее лежать здесь?

– Об этом мне бы следовало скорее спросить у вас, – ответил врач.

– Вряд ли преступление совершено именно на этом месте.

– Хорошо, в таком случае пусть ее отвезут в морг. Я вам позвоню.

Врач закрыл сумку и ушел.

– Ольберг, – сказал комиссар, – проследи, чтобы перекрыли весь округ.

– Да, конечно.

Стоящий у маяка советник полиции не проронил ни слова. Он не имел привычки вмешиваться в расследование, пока оно еще находилось на начальной стадии. Однако по пути в город он сказал комиссару:

– Ужасные синяки.

– Гм.

– Будешь меня регулярно информировать.

Ларссон не сделал попытки даже кивнуть.

– Поручаешь расследование Ольбергу?

– Ольберг хороший работник.

– Да-да, конечно.

Разговор закончился.

Они приехали, вышли из машины и разошлись по своим кабинетам.

Советник полиции позвонил окружному начальнику в Линчёпинге.

– Я подожду, пока мы будем знать больше, – сказал окружной начальник.

У комиссара состоялся краткий разговор с Ольбергом.

– Прежде всего нужно выяснить, кто она такая.

– Да, – сказал Ольберг.

Он пошел в кабинет, позвонил пожарным и попросил дать ему двух аквалангистов. Потом прочел дело о краже со взломом в припортовом квартале. Ну, тут скоро все выяснится. Ольберг встал и пошел в дежурную комнату.

– Есть заявление о том, что кто-либо пропал без вести?

– Нет.

– А в розыске никто не числится?

– Никого, похожего на нее, нет.

Ольберг вернулся в кабинет и принялся ждать.

Через пятнадцать минут зазвонил телефон.

– Придется произвести вскрытие, – сказал врач.

– Ее задушили?

– Думаю, что да.

– Изнасиловали?

– Вероятно.

Врач минуту помолчал, потом добавил:

– Ну, так как?

Ольберг грыз ноготь на указательном пальце. Он думал об отпуске, который должен был начаться в пятницу, и еще о том, в какой восторг от всего этого придет его жена.

Врач неправильно истолковал его молчание.

– Вас это удивляет?

– Нет, – сказал Ольберг.

Он положил трубку и зашел за Ларссоном. Вместе они отправились к советнику полиции.

Через десять минут советник полиции обратился в окружное управление с официальной просьбой о проведении судебно-медицинской экспертизы. Управление связалось с государственным институтом судебной медицины. Прозектором оказался семидесятилетний профессор. Он приехал ночным поездом из Стокгольма, прекрасно выспавшийся и в отличном настроении. Вскрытие он проводил восемь часов, практически без перерывов.

Закончив работу, он дал предварительное заключение: «Смерть наступила в результате удушения. Половые органы серьезно повреждены. Сильное внутреннее кровотечение».

На письменном столе Ольберга начали понемногу накапливаться разные документы, связанные с расследованием этого дела. Все можно было выразить одной фразой: на дне канала возле шлюзов в Буренсхульте обнаружен труп женщины.

Ни в городе, ни в соседних полицейских округах не было зарегистрировано заявлений, что кто-то пропал без вести. Никто, соответствующий описанию мертвой женщины, в розыске не значился.

3

Было четверть шестого утра, шел дождь. Мартин Бек долго и тщательно чистил зубы, чтобы избавиться от свинцового привкуса во рту, и ему показалось, что это удается.

Потом он застегнул воротничок рубашки, повязал галстук и удрученно посмотрел на свое лицо в зеркало. Пожал плечами и вышел в холл, а оттуда направился в комнату, где бросил страстный взгляд на модель учебного парусника «Дания»^[1], которую, пожалуй, даже чересчур долго собирал накануне вечером, и вошел в кухню.

Он ходил по квартире тихо, словно крадучись, отчасти по старой привычке, отчасти – чтобы не разбудить детей.

Уселся за кухонный стол.

– Газет еще нет?

– Почтальон никогда не приходит раньше шести, – ответила жена.

На дворе уже рассвело, однако небо было затянуто тучами, и в кухне царил полумрак. Жена не включила свет. Она говорила, что экономит.

Он открыл было рот, но так ничего и не сказал – разгорелась бы ссора, а для этого был неподходящий момент, ограничился тем, что тихонько барабанил пальцами по столу и смотрел на пустую чашку с орнаментом из синих розочек. На краю чашка была надколота, вниз тянулась рыжая трещина. Эта чашка провела с ними почти всю их супружескую жизнь. Больше десяти лет. Жена редко что-нибудь разбивает, и уж вовсе нет ничего, что нельзя было бы склеить. Самое удивительное, что дети тоже пошли в нее.

Неужели такие вещи передаются по наследству?

Жена сняла с плиты кофейник и налила кофе.

– Может, тебе хочется поесть?

Он перестал барабанить по столу, пил осторожно, маленькими глоточками. Сгорбившись, с подавленным видом сидел за столом.

– Тебе следовало бы немного поесть, – сказала она.

– Ты ведь знаешь, что утром я не могу есть.

– Но ты должен поесть, – продолжила она. – Особенно если учесть, какой у тебя желудок.

Он нащупал кончиками пальцев на своем лице несколько пропущенных волосков, которые не удалось сбрить; они были короткие и острые. Молча пил кофе.

– Я могла бы сделать хотя бы бутерброды, – сказала она.

Через пять минут он тихо поставил чашку, поднял глаза и посмотрел на свою жену.

На ней была нейлоновая ночная рубашка, а сверху – коричневый махровый халат. Она сидела, опершись локтями на стол и подперев ладонями подбородок. Его жена была блондинкой, со светлой кожей и круглыми, немного вытаращенными глазами. Брови она обычно красила, но за лето они выцвели и теперь были такими же светлыми, как и волосы. Она была старше его на пару лет, и, несмотря на то что в последнее время начала полнеть, кожа у нее на шее уже увяла.

Еще до того, как двенадцать лет назад у них родилась дочь, она ушла из мастерской какого-то архитектора, а потом у нее уже не появлялось желания снова устроиться на работу. Когда сын пошел в школу, Мартин Бек предложил ей найти работу на неполный день, однако она считала, что это невыгодно. Кроме того, ей нравился комфорт, и существование просто в качестве домохозяйки вполне ее устраивало.

Мартин Бек встал и задвинул под стол синюю табуретку. Он по-прежнему все делал бесшумно. Подошел к окну, за которым моросил дождь.

За автостоянкой под травянистым склоном тянулась автострада, блестящая и пустынная. В высотных домах на холме за станцией метро кое-где светились окна. В низком сером небе кружилось несколько чаек; кроме них, нигде не было ни души.

– Куда ты едешь? – спросила она.

– В Муталу.

– Надолго?

– Не знаю.

– Из-за той девушки?

– Да.

– Как ты думаешь, это займет много времени?

– Я знаю об этом столько же, сколько и ты. Не больше того, что было в газетах.

– А почему ты должен ехать поездом?

– Все уехали вчера. Я сначала вообще не должен был этим заниматься.

– Естественно, они обращаются с тобой как всегда.

Он глубоко вздохнул и посмотрел в окно. Казалось, дождь понемногу прекращается.

– Где ты будешь жить?

– В городской гостинице.

– А кто будет работать с тобой?

– Кольберг и Меландер. Я уже сказал тебе, что они уехали вчера.

– На автомобиле?

– Да.

– А тебе придется трястись во втором классе?

– Да.

Стоя к ней спиной, он слышал, как она встает и ополаскивает чашку с синими розочками и надколотым краем.

– Мне нужно на этой неделе заплатить за электричество и занятия ребенка верховой ездой в манеже.

– Может, тебе хватит денег?

– Ты прекрасно знаешь, что я не могу снимать с книжки.

– Да, я забыл.

Он вынул из кармана бумажник и открыл его. Вытащил банкноту в сто крон, посмотрел на нее, сунул обратно и вернул бумажник в карман.

– Я ужасно не люблю снимать деньги с книжки, – вздохнула она, – стоит только снять один раз, и это будет началом конца.

Он снова вытащил сотенную, сложил ее, повернулся и положил на кухонный стол.

– Я упаковала тебе чемодан, – сказала она.

– Спасибо.

– И помни о своем горле. Погода в это время года коварная, особенно по ночам.

– Да.

– А этот отвратительный пистолет ты, конечно, потащишь с собой?

«Нет… да, сегодня, как и всегда», – подумал Мартин Бек.

– Чему ты улыбаешься? – спросила она.

– Да так, ничему.

Он пошел в комнату, открыл ящик секретера и взял пистолет. Сунул его во внутренний карман на крышке чемодана и закрыл чемодан.

Это был обыкновенный «вальтер» калибра 7,65 миллиметра, которые изготовляют по лицензии в Швеции. Оружие не из лучших; кроме того, стреляет Бек очень плохо.

Он вышел в прихожую и надел непромокаемый плащ. Молча стоял с черной шляпой в руке.

– Ты не попрощаешься с Рольфом и Малышкой?

– Называть двенадцатилетнюю девушку Малышкой смешно.

– Мне так нравится.

– Зачем их будить. Они ведь знают, что я уезжаю.

Он надел шляпу.

– Ну, пока. Я позвоню.

– Пока. Следи за собой.

Он ждал на платформе поезд и думал о том, что нет ничего страшного, что ему приходится уезжать из дому, хотя он и не успел доделать паруса на модели учебного парусника «Дания».

Мартин Бек не был начальником отдела расследования убийств и даже во сне никогда не представлял себе, что когда-нибудь может им стать. Более того, иногда он серьезно сомневался, удастся ли ему вообще дотянуть до комиссара полиции, хотя помешать ему в этом могла лишь собственная смерть или тяжелый служебный проступок. Он был старшим криминальным ассистентом и уже восемь лет работал в отделе расследования убийств. Многие считали его самым способным следователем во всей Швеции.

Половину всей своей жизни он прослужил в полиции. В возрасте двадцати одного года начал службу в полицейском участке округа Якоб в центре Стокгольма. Прослужив шесть лет патрульным в разных округах Стокгольма, выдержал экзамен в полицейскую школу. Он был одним из лучших учеников и по окончании курса стал криминальным ассистентом. Тогда ему было двадцать восемь лет.

Годом раньше у него умер отец. Чтобы иметь возможность помогать матери, Мартин Бек съехал из комнаты в округе Клара в центре города и вернулся в квартиру своих родителей в Сёдермальме, откуда до центра было намного дальше. В то лето он познакомился со своей женой. Она вместе с подругой снимала домик на одном из островков в морском заливе недалеко от Стокгольма, а он в один прекрасный день случайно причалил там на своей байдарке. Она ему очень понравилась, и осенью, когда они уже ждали ребенка, в ратуше состоялась свадьба и он переехал в ее квартиру на острове Кунгсхольмен.

Когда дочке исполнился годик, от веселой, живой девушки, в которую он влюбился, уже почти ничего не осталось, и их супружеская жизнь понемногу стала серой и будничной.

Мартин Бек сидел на диванчике из зеленой кожи, которой обтянуты сиденья в поездах стокгольмского метро, и смотрел в залитое дождем окно, тупо и неприязненно размышлял о своей супружеской жизни, но когда понял, что начинает себя жалеть, тут же вытащил из кармана газету и попытался сосредоточиться на передовице.

Он выглядел уставшим, серый утренний свет отбрасывал на его загорелое лицо мертвенную тень. У него было худое лицо, высокий лоб и могучий подбородок. Губы под коротким прямым носом длинные и узкие, от их уголков тянулись две глубокие морщины, а при улыбке были видны белые здоровые зубы. Темные прямые волосы зачесаны гладко назад, они еще не начали седеть. Голубые глаза смотрели открыто и спокойно. Он был худощав, не очень высок и слегка сутулился. Некоторым женщинам он очень нравился, но большинству его внешность казалась самой рядовой. Одевался он не броско, а скорее даже чересчур скромно.

Воздух в вагоне был неподвижный и затхлый; Беку казалось, что его желудок как бы плавает в воде, – в метро это случалось с ним достаточно часто. Когда поезд подъехал к станции, откуда надо было подниматься на Центральный вокзал, Бек уже стоял в дверях с чемоданом в руке. Он не любил ездить в метро, но к автомобилям чувствовал еще большее отвращение, и, когда у него была хорошая тихая комната в центре города, ему совсем не нужно было пользоваться этим видом транспорта.

Скорый поезд в Гётеборг уходил с Центрального вокзала в половине восьмого. Мартин Бек специально пролистал всю газету, но об убийстве не нашел ни слова. Он вернулся к рубрике «Культура» и начал читать статью об антропософе Рудольфе Штейнере^[2], но еще в городе уснул над ней.

Проснулся он вовремя и успел пересесть в Халльсберге. Свинцовый привкус во рту появился снова, Бек выпил три стакана воды, но избавиться от него так и не смог.

В Муталу он приехал в половине одиннадцатого, дождь уже прекратился. Бек был здесь впервые, в вокзальном киоске он купил пачку сигарет «Флорида», местную газету и поинтересовался, как пройти к городской гостинице.

Гостиница находилась на главной городской площади, в нескольких кварталах от вокзала. Короткая прогулка немного взбодрила Бека. В гостинице он вымыл руки и выпил бутылку минеральной воды, которую купил у швейцара. Несколько минут стоял у окна и разглядывал площадь со статуей, изображающей, как ему казалось, очевидно, Бальцера фон Платена^[3]. Потом он направился в полицейский участок. Плащ надевать не стал, потому что участок находился на противоположной стороне улицы.

У входа он назвал свое имя дежурному, и тот направил его в кабинет на первом этаже. На двери висела табличка с надписью «Ольберг».

Мужчина, сидящий за письменным столом, был широкоплечий, коренастый, уже начавший лысеть. Синий пиджак он повесил на спинку стула и пил кофе из бумажного стаканчика. На краю полной окурков пепельницы медленно догорала сигарета.

У Мартина Бека была привычка проскальзывать в дверь незаметно, что многим действовало на нервы. Некоторые коллеги утверждали, что он обладает умением оказываться в комнате одновременно со стуком снаружи в закрытую дверь.

Мужчина за письменным столом тоже казался несколько ошеломленным, он поставил бумажный стаканчик на стол и поднялся:

– Меня зовут Ольберг.

Он вел себя выжидательно. Мартин Бек видел это и знал, почему он так поступает. Бек – специалист из Стокгольма, а мужчина за столом провинциальный полицейский, который не знает, как себя дальше вести. Последующие две минуты могут оказаться решающими для их дальнейшего сотрудничества.

– Не возражаешь, если мы будем на «ты»? Как тебя зовут по имени? – спросил Мартин Бек.

– Гуннар.

– Чем занимаются Кольберг и Меландер?

– Не имею понятия. Вернее, не помню.

– Они, наверное, выглядели так, словно собирались разделаться с этим делом в два счета?

Ольберг пригладил редеющие волосы, потом криво ухмыльнулся и сел во вращающееся кресло.

– Примерно так, – кивнул он.

Мартин Бек уселся напротив, вынул сигареты и положил их перед собой на стол.

– Ты выглядишь уставшим, – сказал он.

– У меня накрывается отпуск.

Ольберг опорожнил бумажный стаканчик, смял его и бросил под стол, ухитрившись при этом попасть в корзину.

На письменном столе был ужасный беспорядок. Мартин Бек вспомнил свой собственный стол в полицейском участке округа Кристинеберг. Тот выглядел совершенно по-другому.

– Ну, – сказал Бек, – есть какие-нибудь новости?

– Абсолютно никаких, – ответил Ольберг. – Прошла уже неделя, а нам по-прежнему не известно ничего, кроме того, что сказали врачи.

По старой привычке он перешел на официальный тон.

– Смерть наступила в результате удушения. Имеются признаки грубого изнасилования. Преступник очень жестокий. Возможно, сексуальный маньяк.

Мартин Бек рассмеялся и встретил недоумевающий взгляд Ольберга.

– Ты сказал: «Смерть наступила…» Я тоже иногда так выражаюсь. Что ни говори, а нам все-таки приходится писать слишком много официальных служебных документов.

– Это плохо. – Ольберг вздохнул и почесал голову. – Мы выловили ее восемь дней назад, – сказал он, уставившись в стол, – и до сих пор не продвинулись ни на сантиметр. Не знаем, кто она такая, у нас нет ни одного подозреваемого, и нам неизвестно, где это произошло. Мы не нашли ничего, что бы имело к ней хотя бы какое-нибудь отношение, абсолютно ничего.

4

– Смерть наступила в результате удушения, – повторил Мартин Бек.

Он сидел за столом и рассматривал фотографии, которые Ольберг выгреб из кучи бумаг. На фотографиях были изображены шлюз, труп на клеенке и на столе в морге.

Мартин Бек положил фотографию, которую держал в руке, перед Ольбергом и сказал:

– Нужно обрезать и немного подретушировать это фото, здесь она выглядит получше. Потом придется обойти один дом за другим. Если она местная, должен же кто-нибудь ее узнать. Сколько человек ты можешь для этого выделить?

– Максимум троих, – сказал Ольберг. – Нас тут слишком мало. Трое в отпуске, а один в больнице со сломанной ногой. Кроме советника полиции, Ларссона и меня, в полицейском участке восемь человек.

Он посчитал на пальцах.

– Да, в том числе одна женщина. К тому же кто-то должен заниматься и текущими делами.

– В худшем случае нам придется тоже подключиться. Это займет кучу времени. Кстати, а как тут у вас обстоят дела с разными извращенцами, маньяками?

Ольберг задумчиво постукивал по зубам карандашом. Потом он выдвинул ящик письменного стола и достал оттуда лист бумаги.

– Одного мы допросили. Его задержали позавчера в Линчёпинге, но у него есть алиби на всю неделю. Это донесение от Блумгрена, он занимался всеми лечебницами.

Бумагу Ольберг положил в зеленую папку.

Минуту они сидели молча. У Мартина Бека начал побаливать желудок, он вспомнил вечные разговоры жены о регулярном питании. Вот уже почти двадцать четыре часа, как он ничего не ел.

Воздух в кабинете был тяжелым, почти осязаемым. Ольберг встал и открыл окно. Где-то рядом работало радио, они услышали сигналы точного времени.

– Час дня, – сказал Ольберг. – Если хочешь есть, я могу попросить, чтобы нам что-нибудь принесли. Лично я голоден как волк.

Мартин Бек кивнул, и Ольберг поднял трубку. Через минуту раздался стук в дверь, вошла девушка в синем халатике и красном фартуке и принесла поднос с едой.

Мартин Бек съел бутерброд с ветчиной и выпил несколько чашек кофе.

– Как, по твоему мнению, она туда попала? – спросил он.

– Не знаю. Днем у шлюзов всегда много народу, вряд ли это могло произойти средь бела дня. Возможно, ее бросили в воду с берега или волнолома, а завихрения от пароходных винтов утащили ее дальше от берега. Ее могли сбросить в воду и с судна.

– Какие суда проплывают через эти шлюзы? Небольшие грузовые суда и частные яхты?

– Яхты тоже, но их немного. В основном грузовые. Пароходы. Ну и, естественно, экскурсионные пароходики «Диана», «Юнона» и «Вильгельм Там»^[4].

– Может, поедем к шлюзам? – предложил Мартин Бек.

Ольберг встал, взял отобранную Беком фотографию и сказал:

– Поедем. По дороге я отдам это фото в лабораторию.

Было уже почти три часа, когда они вернулись из Буренсхульта. В шлюзах было оживленное движение, и Мартин Бек предпочел остаться на берегу среди отдыхающих и рыбаков наблюдать за судами.

Он поговорил с экипажем землечерпалки, побывал на самом конце волнолома и долго разглядывал шлюз. По озеру Бурен шла галсами яхта с маленьким парусом, и Бек сразу с тоской вспомнил свою байдарку, которую продал несколько лет назад. На обратном пути в город он молча сидел в автомобиле и вспоминал, как в старое доброе время летом уезжал из Стокгольма в морской залив и плавал между островами.

У Ольберга на столе уже лежало восемь свежих копий из фотолаборатории. Фотограф отретушировал снимок, и лицо девушки выглядело так, словно она живая.

Ольберг просмотрел фотоснимки, четыре копии положил в зеленую папку и кивнул:

– Хорошо, я дам их ребятам, и они сразу смогут этим заняться.

Когда он через минуту вернулся, Мартин Бек стоял у стола и поглаживал пальцем кончик носа.

– Мне нужно позвонить, – сказал он.

– Можешь зайти в кабинет в конце коридора.

Этот кабинет был больше, чем у Ольберга, с двумя окнами. Здесь стояли два письменных стола, пять стульев, два металлических ящика и маленький столик со старой, видавшей виды пишущей машинкой.

Мартин Бек сел за один из столов, положил перед собой сигареты и спички, открыл зеленую папку и стал просматривать документы. Ему не удалось выудить из них больше того, что он уже знал из разговора с Ольбергом.

Через полтора часа у него кончились сигареты. За это время он позвонил в несколько мест без всякого результата и поговорил с советником полиции и комиссаром Ларссоном, оба выглядели уставшими и подавленными. В тот момент, когда он сминал в руке пустую коробку из-под сигарет, позвонил Кольберг.

Через десять минут они встретились в гостинице.

– Ну и задал ты нам работенку. Хочешь кофе?

– Нет, спасибо. Чем ты занимался с утра?

– Побывал в редакции местной газеты и поговорил с одним редактором в Буренсберге. Он был убежден, что держит в руках сенсацию. Дело в том, что в Буренсберге десять дней назад должна была приступить к работе на новом месте одна девушка из Линчёпинга, однако она так и не появилась. Похоже, накануне она выехала из Линчёпинга и с тех пор как в воду канула. Однако никого это не встревожило, так как известно, что она особа ненадежная. Тот газетчик знаком с ее шефом и решил провести собственное расследование, однако ему не пришло в голову спросить, как, собственно, выглядит эта девушка. Я поинтересовался, естественно, это не она. Это толстая блондинка, она еще не объявилась. Так и потратил целый день.

Он вытянул ноги, оперся на спинку стула и принялся ковыряться зубочисткой во рту.

– А чем мне заниматься теперь?

– Ольберг отправил своих людей поговорить с местными жителями, будет неплохо, если ты им поможешь. Когда появится Меландер, мы все обсудим с господином советником и Ларссоном. Зайди к Ольбергу, он скажет, что ты должен делать.

Кольберг допил кофе и встал.

– Ты тоже идешь? – спросил он.

– Нет, не сейчас. Скажи Ольбергу, что он найдет меня в гостинице, если что-нибудь понадобится.

В гостиничном номере Мартин Бек снял пиджак, разулся, развязал галстук и уселся на постель.

Погода улучшилась, на небе были редкие белые облачка. Комнату освещало послеполуденное солнце.

Мартин Бек встал, приоткрыл окно и задернул тонкие занавески, затем прилег на постель, засунул ладони под голову.

Думал он о девушке, лежавшей в иле озера Бурен.

Он закрыл глаза и увидел ее перед собой такой, какой она была на фотографии. Голая, узкие плечи и черные волосы, обвившиеся вокруг шеи.

Кто она, о чем думала, как жила? С кем встречалась?

Она была молодая и – в этом он был уверен – красивая. Наверняка она кому-то нравилась. Кто-то был близок с ней, а теперь думает о том, что с ней что-то случилось. Должны ведь быть у нее друзья, коллеги, родственники, возможно, братья или сестры. Никто, тем более молодая, красивая женщина, не может быть настолько одинокой, что ее отсутствие останется совершенно незамеченным и не встревожит ни одного человека.

Мартин Бек долго думал над тем, почему ее никто не разыскивал. Ему было жаль эту девушку, потому что никто не заметил ее исчезновения, и он не понимал почему. Возможно, она сказала, что куда-то уезжает? В этом случае может пройти много времени, прежде чем люди задумаются, не случилось ли с ней что-нибудь.

Все дело в том, когда это произойдет.

5

Была половина двенадцатого дня, Мартин Бек находился в Мутале третьи сутки. С самого раннего утра он уже работал, хотя, насколько мог судить, все это было ни к чему. Сейчас сидел несколько минут за маленьким письменным столом и перелистывал записную книжку. Несколько раз протягивал руку к телефону, ему казалось, что надо бы позвонить домой, но каждый раз это как-то не получалось.

Не получалось вообще ничего.

Он взял шляпу, запер дверь и медленно спустился вниз по лестнице. Диванчики в холле гостиницы полностью оккупировали газетчики, на полу лежали две сумки с кинокамерами и два перевязанных ремнями штатива. У входа, стоя под стенкой, курил один из фотографов. Фотограф был молод, сигарета торчала у него изо рта, он поднял фотоаппарат к глазам и смотрел в видоискатель.

Проходя мимо газетчиков, Мартин Бек опустил шляпу на лоб, ссутулился еще больше, чем обычно, и ускорил шаг. Сделал он это чисто автоматически, однако было здесь и что-то театральное. Один из журналистов спросил с неожиданно кислым видом:

– Послушайте, так сегодня вечером состоится ужин с отделом расследования убийств или нет?

Мартин Бек что-то пробормотал, сам не зная что, и направился к выходу. Еще не успев открыть дверь, он услышал слабый щелчок: фотографу все-таки удалось сделать снимок.

Он вышел из гостиницы и почти побежал по тротуару, но, как только исчез из поля зрения журналистов, в нерешительности остановился и простоял секунд десять. Бросил окурок в водослив у тротуара, пожал плечами и направился к такси. Откинувшись на заднем сиденье, тер правым указательным пальцем кончик носа и украдкой посматривал в сторону гостиницы. Из-под полей шляпы он видел газетчика, который в холле обратился к нему с вопросом. Теперь этот репортер стоял у входа и смотрел на такси. Продолжалось это не больше минуты, потом он тоже пожал плечами и вернулся в гостиницу.

Пресса и сотрудники отдела расследования убийств частенько жили под одной крышей и, когда полиции везло и расследование быстро заканчивалось, устраивали, как правило, общий ужин, во время которого в основном пили пиво. Со временем это стало своеобразной традицией. Мартину Беку она не слишком была по душе, однако большинство его коллег придерживались иного мнения.

Хотя двухдневное пребывание в Мутале ничего не дало, но в городе Бек уже кое-как ориентировался; по крайней мере, знал названия улиц. Престгатан, Дроттнинггатан, Эстермальмсгатан, Буренсвелен, Веркстадсвелен, и вот он уже на месте. Попросил водителя остановиться у моста, расплатился и вышел из машины. Подошел к перилам моста, облокотился на них и посмотрел вниз на канал с крутыми зелеными берегами, похожими на лестницы. Внезапно он вспомнил, что забыл попросить шофера написать в квитанции, откуда и куда тот его вез. Если вписать самому, могут возникнуть неприятности с бухгалтерией. Лучше всего впечатать на пишущей машинке, это обычно вызывает доверие.

Он все еще размышлял над этим, идя по тропинке на северном берегу канала к расположенному ниже озеру Бурен.

Утром несколько раз шел дождь, воздух был свежим и чистым. Мартин Бек остановился на крутом склоне, сделал глубокий вдох и почувствовал влажный аромат луговых цветов и мокрой травы. Этот запах напомнил ему детство, когда сигаретный дым, вонь выхлопов и аллергическая слизистая еще не лишили его обоняния. О своем детстве он вспомнил как об очень далеком прошлом.

Мартин Бек миновал все пять шлюзов и пошел дальше вдоль пристани. Между волноломом и первой шлюзовой камерой собралось несколько небольших судов, а на озере Бурен плавала пара яхт. Метрах в пятидесяти от конца мола громыхала и пыхтела землечерпалка. Над ней, как дозорные, большими кругами лениво летали несколько чаек. Видно было, как они вытягивают головы то в одну, то в другую сторону, напряженно ожидая, что поднимет со дна ковш. Бдительность и наблюдательные способности чаек были достойны удивления, так же как их терпение и оптимизм. «Они напоминают Кольберга и Меландера», – подумал Мартин Бек. Дойдя до конца волнолома, остановился. Так, значит, она лежала здесь. По крайней мере, здесь положили обезображенное тело на клеенку, практически на всеобщее обозрение. Через несколько часов двое санитаров с носилками увезли ее, а еще через некоторое время один пожилой господин, специалист по таким делам, разрезал это тело и копался в нем, а потом зашил для приличия, и наконец все кончилось в холодильнике морга. Сам Мартин Бек мертвого тела не видел. Что ж, спасибо хотя бы за это.

Он вдруг осознал, что стоит, заложив руки за спину, и перекатывается с пятки на носок и обратно. Это была его старая привычка, приобретенная еще в давние времена патрульной службы, ужасная привычка, от которой он никак не мог избавиться. Он стоял и смотрел себе под ноги на серый волнолом, с которого дождь давно смыл меловые линии, нанесенные в первые минуты расследования. Очевидно, он стоял долго, потому что вокруг произошли кое-какие изменения. Появилось и быстро приближалось белое экскурсионное судно. Когда оно проходило мимо землечерпалки, с палубы на нее уставились несколько объективов. Механик, в свою очередь, вышел из рубки и сфотографировал судно. Мартин Бек провожал судно взглядом и заметил несколько отталкивающих подробностей. У суденышка были красивые гладкие линии, но мачту обрезали, а вместо высокой, прямой трубы поставили какую-то странную жестянку, напоминающую шляпу. Внутри судна, где должна была ритмично работать почтенная паровая машина, урчало нечто, по всей вероятности представляющее собой обычный дизель. На палубе толпились туристы, почти все пожилые или среднего возраста, и почти у каждого на голове была соломенная шляпа с цветными ленточками.

Теплоход назывался «Юнона». Бек вспомнил, что ему рассказывал Ольберг при их первой встрече.

На волноломе и по берегам канала постепенно собралось много людей. Некоторые ловили рыбу, другие загорали, но большинство наблюдали за теплоходом. Впервые за несколько часов у Мартина Бека появилась потребность что-то сказать.

– Он всегда проплывает здесь в это время?

– Ага, когда идет из Стокгольма. Сейчас у нас… Да, половина первого. Тот, что идет в противоположном направлении, проплывет позже, после четырех. Они встречаются в Вадстене, там же и причаливают.

– Так много народу, я имею в виду здесь, на берегу.

– Они приходят посмотреть на судно.

– И их всегда так много?

– Как правило.

Мужчина, с которым разговаривал Бек, вынул изо рта трубку и сплюнул в воду.

– Развлечение все-таки, – обронил он. – Стоять и глазеть на туристов.

Возвращаясь вдоль канала, Мартин Бек еще раз прошел мимо маленького экскурсионного теплохода. Он мирно покачивался в третьей шлюзовой камере. Часть туристов сошла на берег, одни фотографировали судно, другие сгрудились вокруг киоска на берегу, покупали флажки, открытки и пластмассовые сувениры, наверняка изготовленные в Гонконге.

Мартин Бек не стал убеждать себя в том, что у него мало времени, и привычное уважение к государственному бюджету заставило его вернуться в город автобусом.

Журналистов в холле гостиницы уже не было. У портье никаких сообщений для Бека не оказалось. Он поднялся к себе в номер и сел за стол у окна с видом на площадь. Собственно, следовало бы сходить в полицию, но он уже был там дважды этим утром.

Через полчаса он позвонил Ольбергу.

– Это ты? Хорошо, что ты позвонил. Приехал окружной начальник.

– Ну и что?

– В шесть он хочет устроить пресс-конференцию. Сильно озабочен.

– В самом деле?

– Он хочет, чтобы ты там тоже присутствовал.

– Хорошо, я приду.

– Ты приведешь Кольберга? Я не успел ему сказать.

– Где Меландер?

– Отправился с моими ребятами проверить одно заявление, которое мы получили.

– Что-то серьезное?

– Не очень.

– А все-таки…

– Нет. Окружной начальник побаивается журналистов. Извини, у меня тут звонит второй телефон.

– Хорошо, до встречи.

Мартин Бек угрюмо докурил сигарету. Потом посмотрел на часы и вышел в коридор. Остановился у третьей двери, постучал и по привычке беззвучно и быстро проскользнул внутрь.

Кольберг лежал на постели и читал вечерний выпуск газеты. Он был в носках, пиджак снял и расстегнул воротничок рубашки. Служебный пистолет валялся на ночном столике, завернутый в галстук.

– Да, сегодня мы уже скатились на двенадцатую страницу, – рассмеялся он. – Нелегко им, бедняжкам.

– Кому?

– Репортерам. «Мрачной тайной покрыто дьявольское убийство молодой женщины в Мутале. Не только местная полиция, но и опытные столичные детективы из отдела расследования убийств бродят в кромешной тьме». Не понимаю, кому все это нужно.

Кольберг был толстый, выглядел беззаботным и дружелюбным, что уже привело многих к роковым ошибкам.

– «Сначала создалось впечатление, что речь идет о рядовом преступлении, однако потом оказалось, что все не так просто. Отдел расследования убийств слишком скупо информирует, однако известно, что он разрабатывает несколько версий. Голая красавица в озере Бурен…» Да идите вы знаете куда…

Он быстро дочитал статью и бросил газету на пол.

– О господи, красавица. Обыкновенная девушка с ногами в форме буквы X, большим задом и маленькой грудью.

Мартин Бек поднял газету и рассеянно ее перелистывал.

– Что ты делал после обеда?

– А ты как думаешь? Ходил по домам. Допросил пятнадцать человек и чуть не свихнулся. Каждый говорит что-то свое, никто ничего толком не знает. Один начинает рассказывать, что видел в доме одноглазую кошку, другому мерещится сразу три трупа и бомба с часовым механизмом.

Мартин Бек ничего не сказал. Кольберг вздохнул.

– Неплохо было бы иметь для такого дела бланки, – заявил он. – Мы бы могли сэкономить восемьдесят процентов времени.

– Гм.

Мартин Бек рылся в карманах.

– Я некурящий, как тебе известно, – ехидно ухмыльнулся Кольберг.

– Через полчаса окружной начальник собирает пресс-конференцию. Хочет, чтобы мы тоже присутствовали.

– О господи, ну и цирк предстоит!

Он показал на газету и сказал:

– А что, если мы сами начнем задавать вопросы газетчикам? Тут вот один уже четыре дня утверждает, что утром преступника арестуют. А девушка выглядит попеременно то как Анита Экберг^[5], то как Софи Лорен.

Он сел на постель, застегнул воротничок рубашки и начал обуваться.

Мартин Бек подошел к окну:

– Сейчас пойдет дождь.

– Я бы не сказал, что меня это удивит. – Кольберг зевнул.

– Ты устал?

– Я спал сегодня два часа. Лунной ночью пришлось прогуливаться в лесочке и искать того типа, который сбежал из психиатрической больницы Святого Зигфрида^[6].

– Ага, понятно.

– Ну вот. И только после того, как мы пробродили там почти семь часов, нам решили сообщить, что наши дорогие коллеги из округа Клара задержали его позавчера вечером в парке Берцелиуса^[7].

Кольберг надел пиджак и положил пистолет в карман. Он быстро взглянул на Мартина Бека и покачал головой:

– Ты тоже сегодня какой-то грустный. Что-то случилось?

– Ничего особенного.

– В таком случае вперед. Вся пресса мира ждет нас.

В кабинете, где должна была проходить пресс-конференция, уже собралось около двадцати репортеров. Кроме них, здесь присутствовали окружной начальник, советник полиции и Ларссон, а также телеоператор с двумя софитами. Ольберг отсутствовал. Окружной начальник сидел за столом и задумчиво рылся в каких-то папках. Остальные большей частью стояли. Стульев не хватало. Все одновременно разговаривали. Комната была маловата, воздух ухудшался с каждой минутой. Мартин Бек ненавидел давку и пристроился у стенки так, чтобы оказаться не среди тех, кто станет задавать вопросы, но и не с теми, кто должен будет на эти вопросы отвечать.

Прошло несколько минут, окружной начальник повернулся к советнику полиции и что-то ему сказал. Советник в свою очередь повернулся к Ларссону и произнес прекрасным суфлерским шепотом, который перекрыл шум всех разговоров в комнате:

– Черт возьми, где Ольберг?

Ларссон поднял телефонную трубку, и через сорок секунд примчался Ольберг. Глаза у него были красные, он вспотел и еще в дверях воевал с пиджаком, не успев в спешке его надеть.

Окружной начальник встал и слегка постучал по столу авторучкой. Это был долговязый красавчик, одетый с легкой претензией на элегантность.

– Господа, мне очень приятно, что на нашу импровизированную пресс-конференцию прибыло так много представителей прессы, а также других средств массовой информации, радио и телевидения.

Он слегка поклонился телеоператору, наверняка единственному из всех, кого он узнал.

– С удовлетворением могу заявить, что об этом трагическом и… я бы сказал, деликатном событии вы писали в соответствующем духе. К сожалению, имеются и исключения – погоня за сенсациями, ненужные домыслы, в то время как речь идет о таком… деликатном деле, как…

Кольберг зевнул во весь рот и даже не попытался прикрыться рукой.

– Все вы понимаете, что эта информация – надеюсь, мне не придется в дальнейшем это подчеркивать, – в высшей степени деликатная и…

С противоположной стороны переполненного кабинета Ольберг смотрел на Мартина Бека голубыми глазами, полными меланхолии и понимания.

– …и именно поэтому… вопросы должны быть особо… деликатными.

Окружной начальник все говорил и говорил. Мартин Бек заглядывал через плечо репортеру, сидящему перед ним, и видел, как у того в блокноте вырастает огромная разукрашенная звезда. Телеоператор вяло висел на своем штативе.

– …а мы не собираемся и не хотим скрывать, что будем благодарны за любую помощь в расследовании этого… деликатного дела. Если быть кратким, мы хотим, чтобы нам подал руку помощи наш великий детектив – общественность, как выражаемся мы в полиции.

Кольберг зевал. Ольберг, казалось, вот-вот придет в отчаяние.

Мартин Бек принялся рассматривать присутствующих. Троих журналистов он знал, это были пожилые люди из Стокгольма, через минуту он узнал еще нескольких человек. Большинство журналистов были людьми молодыми.

– Господа, результаты всего расследования вплоть до настоящей минуты полностью в вашем распоряжении, – наконец заключил окружной начальник и сел.

Больше ему, очевидно, сказать было нечего. На вопросы сначала отвечал Ларссон. Большую часть вопросов задавали трое молодых репортеров, все время перебивая отвечающего и друг друга. Мартин Бек обратил внимание, что большинство журналистов сидят молча и вообще не делают никаких записей. Он подумал, что их отношение к людям, проводящим расследование, основано на понимании и сочувствии. Фотографы зевали. В комнате из-за табачного дыма уже почти ничего не было видно.

Вопрос: Почему до сих пор не было ни одной пресс-конференции?

Ответ: Сотрудники, ведущие расследование, очень перегружены. Кроме того, публикация некоторых подробностей могла бы затруднить расследование.

Вопрос: Будет ли кто-либо арестован в ближайшее время?

Ответ: Не исключено, однако на данной стадии, к сожалению, мы не можем сказать ничего определенного.

Вопрос: Имеется ли у вас какая-нибудь версия?

Ответ: Мы можем сказать лишь то, что расследование идет точно по плану.

(После этой ошеломляющей серии полуправды комиссар уставился на окружного начальника, однако тот сосредоточенно изучал свои отполированные ногти.)

Вопрос: Некоторых из моих коллег подвергли критике. Полиция полагает, что эти коллеги умышленно или неумышленно исказили факты?

(Этот вопрос задал репортер с буйным воображением, чьи статьи произвели столь глубокое впечатление на Кольберга.)

Ответ: К сожалению, да.

Вопрос: Не произошло ли это потому, что полиция оставила нас, журналистов, без какой-либо достоверной информации? Причем делала это нарочно, чтобы эту информацию мы добывали сами?

Ответ: Гм, гм.

(Некоторые менее болтливые репортеры начали уже проявлять признаки отвращения к происходящему.)

Вопрос: Вы идентифицировали жертву?

(Комиссар Ларссон быстро взглянул на Ольберга и предоставил право ответа ему, потом сел и демонстративно вынул из кармана сигару).

Ответ: Нет.

Вопрос: Можно ли предположить, что она из Муталы или окрестностей?

Ответ: Нет, вряд ли.

Вопрос: Почему?

Ответ: Потому что в этом случае мы бы наверняка смогли установить ее личность.

Вопрос: Только ли по этой причине вы полагаете, что она приезжая?

(Ольберг тупо уставился на комиссара, тот целиком был поглощен своей сигарой.)

Ответ: Да.

Вопрос: Дал ли какие-либо результаты осмотр дна озера и волнолома?

Ответ: Мы обнаружили целый ряд предметов.

Вопрос: Имеют ли эти предметы связь с преступлением?

Ответ: На это трудно ответить.

Вопрос: Сколько лет было жертве?

Ответ: Двадцать пять – тридцать.

Вопрос: Можете ли вы уточнить, сколько времени она уже была мертва, когда ее обнаружили?

Ответ: На это тоже нелегко ответить. От трех до пяти дней.

Вопрос: Вы предоставили для публикации в газетах словесный портрет. Нельзя ли получить более точный словесный портрет, более определенный?

Ответ: Он у нас имеется, пожалуйста. У нас также есть отретушированная фотография лица. Мы будем вам обязаны, если вы сможете ее опубликовать.

(Ольберг взял со стола листы бумаги и начал их раздавать. Воздух в помещении был тяжелый и влажный.)

Вопрос: На теле были какие-нибудь особые приметы?

Ответ: Насколько нам известно, нет.

Вопрос: Вы в этом уверены?

Ответ: Совершенно точно, на теле особых примет не было.

Вопрос: Обследование зубов дало что-нибудь?

Ответ: Зубы были здоровые.

(Наступила неловкая пауза. Мартин Бек заметил, что сидящий впереди него репортер по-прежнему разукрашивает звезду.)

Вопрос: Что дал опрос жителей?

Ответ: Материалы в данный момент находятся в стадии обработки.

Вопрос: Можно ли предположить, что труп бросили в воду где-то в другом месте и к волнолому его принесло течением?

Ответ: Вряд ли.

Вопрос: Можно ли в таком случае сказать, что полиции предстоит расследовать идеальное преступление?

На этот вопрос ответил окружной начальник:

– Любое преступление вначале кажется идеальным.

На этом пресс-конференция закончилась.

Когда Мартин Бек выходил из комнаты, его догнал один из пожилых репортеров, взял за рукав и спросил:

– Вы в самом деле ничего не знаете?

Мартин Бек покачал головой. В кабинете Ольберга двое сотрудников обрабатывали материалы опроса жителей.

Кольберг подошел к столу, несколько секунд смотрел на протоколы опроса, потом пожал плечами.

Пришел Ольберг. Он снял пиджак и повесил его на спинку стула, потом повернулся к Мартину Беку и сказал:

– Начальник хочет с тобой поговорить. Он еще в кабинете.

Окружной начальник и советник полиции сидели за столом.

– Бек, – сказал начальник, – насколько я понимаю, в вашем пребывании здесь уже нет особой необходимости. У нас просто нет для вас работы.

– Да, вы правы.

– Кроме того, полагаю, теперь не имеет смысла проводить расследование именно здесь.

– Возможно.

– В общем, если быть кратким, я не буду вас здесь больше задерживать, тем более что вы наверняка нужны где-нибудь в другом месте.

– Я того же мнения, – присоединился к нему советник полиции.

– Я тоже, – сказал Мартин Бек.

Они обменялись рукопожатием.

В кабинете Ольберга по-прежнему было тихо. Мартин Бек не стал нарушать эту тишину.

Через несколько минут вошел Меландер. Он повесил шляпу на вешалку и с важным видом кивнул присутствующим. Потом подошел к столу, придвинул пишущую машинку Ольберга, зарядил в нее лист бумаги и отпечатал несколько строчек. Подписался и вложил лист в один из скоросшивателей на полке.

– Есть что-нибудь? – спросил Ольберг.

– Нет, – ответил Меландер.

С момента своего появления он сохранял абсолютную невозмутимость.

– Завтра едем домой, – сказал Мартин Бек.

– Прекрасно, – прокомментировал Кольберг и зевнул.

Мартин Бек шагнул к двери, остановился и посмотрел на сидящего за письменным столом Ольберга.

– Пойдешь с нами в гостиницу? – спросил он.

Ольберг вскинул голову и уставился в потолок. Потом встал и начал медленно надевать пиджак.

С Меландером они попрощались в холле.

– Я уже поужинал. Спокойной ночи.

Меландер был человеком воздержанным. Кроме того, он экономил на еде и питался преимущественно сосисками и лимонадом.

Трое оставшихся расположились в ресторане.

– Мне один джин с тоником, – заказал Кольберг. – Английским!

Двое других заказали бифштекс, пиво и ржаной хлеб. Кольберг дождался своего джина с тоником и выпил его в три глотка. Мартин Бек вынул из кармана новое описание убитой и прочел его.

– Ну, так я пойду лягу, – сказал Кольберг.

– Ты не мог бы кое-что сделать для меня?

– С удовольствием, – ответил Кольберг.

– Я хочу попросить, чтобы ты сделал еще одно описание, лично для меня. Неофициальное. Описание не трупа, а человека. Подробное. Как если бы оно было прижизненным. Можешь не торопиться. Мне это не к спеху.

Кольберг помолчал минуту.

– Я понял, что тебе нужно, – наконец сказал он. – Кстати, Ольберг сегодня соврал прессе. У нее есть родимое пятно, на внутренней стороне левого бедра. Коричневое. Немного похоже на поросенка.

– Мы его не заметили, – сказал Ольберг.

– А я заметил, – кивнул Кольберг.

Перед тем как уйти, он сказал:

– Не огорчайся. Человек не может замечать все. Впрочем, я больше уже этим не занимаюсь. Забудь, что ты меня видел. Я был всего лишь призраком. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал Ольберг.

Они ели и пили молча. Только позднее Ольберг поставил бокал и сказал:

– Ты положишь это дело под сукно? Так все и оставишь?

– Нет, – ответил Мартин Бек.

– Я тоже, – сказал Ольберг. – Ни за что.

Через полчаса они разошлись.

Придя к себе в номер, Мартин Бек обнаружил под дверью сложенный лист бумаги, развернул его и узнал аккуратный, разборчивый почерк Кольберга. Своего друга он знал хорошо, поэтому совершенно не удивился.

Он разделся, принял холодный душ и надел пижаму. Потом выставил ботинки за дверь, брюки положил под матрац, погасил верхний свет, зажег лампочку на ночном столике и лег.

Кольберг писал:

О даме, которая тебя интересует, можно сказать следующее:

1. Рост 167 см, глаза голубые, волосы темно-каштановые. Зубы здоровые, на теле нет никаких послеоперационных шрамов или других особых примет, кроме родимого пятна на внутренней стороне левого бедра в четырех-пяти сантиметрах от промежности. Пятно коричневое, размером с десять крон, по форме напоминает поросенка. Возраст (по мнению прозектора, которое мне удалось вытащить из него по телефону) двадцать семь – двадцать восемь лет. Весила она пятьдесят шесть килограммов.

2. Телосложение такое: узкие плечи, относительно стройная талия, широкий таз и хорошо развитые ягодицы. Размеры приблизительно 82–58–94. Бедра сильные и длинные. Ноги: мускулистые икры, довольно сильные лодыжки, но не толстые. Стопы недеформированные, пальцы длинные, прямые. Мозоли отсутствуют, кожа на пятках затвердевшая, как если бы она ходила босиком, в босоножках, резиновых тапочках и т. д. Ноги очень волосатые. Постановка ног неправильная. При ходьбе наверняка сдвигала колени и выворачивала ступни наружу. Можно сказать, что она была привлекательной. Наверняка не толстая. Руки сильные. Кисти маленькие, пальцы длинные. Размер обуви 37.

3. Тело загоревшее. Видно, что загорала в открытом купальнике и темных очках. На ногах носила босоножки.

4. Шея довольно короткая. Крупные черты лица. Большой рот, толстые губы. Брови густые, темные, прямые; ресницы более светлые, короткие. Нос прямой и короткий, достаточно широкий. На лице никаких следов косметики. Ногти на руках и ногах твердые, коротко обрезанные. Следы лака на ногтях отсутствуют.

5. В протоколе вскрытия (который ты, впрочем, уже читал) обращает на себя внимание следующее: она не рожала и абортов не делала. Убийство не сопровождалось обычным изнасилованием (следов спермы не обнаружено). Ела она за три-пять часов до смерти: мясо, картофель, клубника, молоко. Болезней или органических изменений не обнаружено. Некурящая.

Разбуди меня в шесть. Спокойной ночи.

Мартин Бек дважды прочел составленное Кольбергом описание, сложил лист бумаги и положил его на ночной столик. Погасил лампу и повернулся к стенке.

Уснул он, когда начало светать.

6

Из Муталы они выехали рано утром, но горячий воздух уже дрожал над асфальтом. Шоссе перед ними было прямым и пустынным. Кольберг с Меландером сидели впереди, Мартин Бек устроился сзади у открытого окна и подставил лицо ветру. Перед отъездом он выпил кофе и теперь неважно себя чувствовал.

«Кольберг ведет машину скверно, рывками, – подумал Мартин Бек, – но, по крайней мере, медленно». Меландер, сжимая в зубах трубку, без всякого выражения смотрел в окно.

Минут сорок пять они проехали молча, наконец Кольберг кивнул влево, где между деревьями появилось озеро.

– Это озеро Роксен, – объявил он. – Три озера в Центральной Швеции – Бурен, Роксен и Глан. Клянусь, это единственное, что я запомнил из того, что мне вбивали в голову в школе.

Остальные ничего не сказали.

В Линчёпинге они остановились у закусочной. Мартин Бек еще не хотел есть и остался в машине, а его коллеги пошли перекусить.

Завтрак поднял настроение Меландеру, и остаток пути они с Кольбергом болтали о том о сем. Мартин Бек молчал. У него не было желания разговаривать.

Когда они приехали в Стокгольм, он сразу отправился домой. Его жена сидела на балконе и загорала. Она была в одних трусиках от купальника. Услышав, что открывается входная дверь, она взяла с балконных перил бюстгальтер и встала.

– Привет, – сказала она. – Как съездил?

– Отвратительно. Где дети?

– Они поехали к воде. На велосипеде. Ты выглядишь бледным. Конечно, питался нерегулярно. Я приготовлю тебе завтрак.

– Я устал, – сказал Мартин Бек, – и не хочу завтракать.

– Но это будет быстро. Посиди пока, а я…

– Я ведь говорю, что не хочу завтракать. Пойду немного посплю. Разбуди меня через час.

Было четверть одиннадцатого.

Он пошел в спальню и закрыл за собой дверь.

Когда она разбудила его, ему показалось, что он спал несколько минут.

Было без четверти час.

– Я ведь сказал: через час.

– Ты выглядел таким уставшим. Тебе звонит старший комиссар Хаммар.

– Черт его побери.

Через час он уже сидел в кабинете шефа.

– Удалось что-нибудь выяснить?

– Нет. Мы не знаем абсолютно ничего… не знаем, кто она, не знаем, где ее убили, а тем более кто ее убил. Знаем лишь, когда и как, но это все.

Хаммар положил руки на стол и, наморщив лоб, изучал свои ногти. Он был старше Мартина Бека на пятнадцать лет, уже немного располнел, у него были густые седые волосы и косматые брови. Это был хороший шеф, спокойный, иногда даже флегматичный, они всегда друг с другом ладили.

Комиссар Хаммар сцепил пальцы рук и посмотрел на Мартина Бека.

– Поддерживай контакт с Муталой. Наверняка ты прав, у девушки отпуск, все думают, что она где-то путешествует, может быть, даже за границей. Возможно, пройдет не меньше двух недель, пока кого-то начнет беспокоить ее отсутствие, если предположить, что у нее трехнедельный отпуск. Но рапорт я бы попросил тебя представить как можно скорее.

– Сегодня же ты его получишь.

Мартин Бек пошел к себе в кабинет, снял чехол с пишущей машинки, несколько минут полистал копии, полученные от Ольберга, и принялся печатать.

В половине шестого зазвонил телефон.

– Ты придешь домой к ужину?

– Вероятнее всего, нет.

– Неужели в мире больше нет других полицейских, кроме тебя? – начала его жена. – Почему все должен делать только ты? Твой шеф разве не знает, что у тебя есть семья? Дети уже спрашивают, где ты.

– Ну, хорошо, может, мне удастся прийти в половине седьмого.

Через полтора часа рапорт был готов.

– Отправляйся домой и постарайся хотя бы немного выспаться, – сказал Хаммар. – Ты выглядишь уставшим.

Мартин Бек устал. Домой он приехал на такси, поел и сразу лег.

Уснул он мгновенно.

В половине второго ночи его разбудил телефон.

– Ты спал? Сожалею, что я тебя разбудил. Я только хотел тебе сказать, что уже все выяснилось. Он сам сознался.

– Кто?

– Хольм, сосед. Ее парень. Он совершенно потрясен. Ревность. Удивительная история, что скажешь?

– Чей сосед? О ком ты, собственно, говоришь?

– Как о ком? О женщине из Сторенгена^[8], конечно. Я хотел тебе сказать, что теперь ты можешь спать спокойно и не ломать себе над этим голову… О боже, я же все перепутал!

– Я слушаю.

– О черт! Да ведь ты этим не занимался. Это дело вел Стенстрём. Ради бога, извини. До завтра.

– Хорошо, что ты мне позвонил, – сказал Мартин Бек.

Он снова лег, но уснуть не мог. Лежал на спине, смотрел в потолок и слушал, как его жена тихонько похрапывает. У него было чувство опустошенности и отчаяния.

Когда в спальню начало светить солнце, он повернулся на бок и подумал: «Завтра позвоню Ольбергу».

Утром он позвонил Ольбергу, потом звонил четыре-пять раз в неделю в течение месяца, однако им уже не о чем было говорить. Кто была та девушка, оставалось загадкой. Газеты уже перестали писать об этом преступлении, а Хаммар больше не интересовался, как идет расследование. Среди лиц, находящихся в розыске, по-прежнему не значилось никого похожего по описанию на нее. Иногда казалось, что она вообще никогда не существовала. Наверняка о ней забыли все, кроме Ольберга и Мартина Бека.

В начале августа Мартин Бек взял неделю отпуска и поехал с семьей на островок в заливе недалеко от Стокгольма. Вернувшись, занялся накопившимися текущими делами. Чувствовал он себя вялым и плохо спал.

Однажды ночью в конце августа он лежал в постели и смотрел в потолок. Поздно вечером ему позвонил Ольберг. Звонил из городской гостиницы и по голосу, казалось, был немного пьян. Они пару минут поговорили об убийстве, и, прежде чем повесить трубку, Ольберг сказал:

– Кто бы он ни был и где бы он ни был, мы должны его найти.

Мартин Бек встал и побрел босиком в гостиную. Он зажег настольную лампу и посмотрел на модель учебного парусника. Нужно было еще установить такелаж.

Он сел за письменный стол и вытащил папку из нижнего ящика. В ней лежало описание девушки, составленное Кольбергом, и фотоснимок, который сделал полицейский фотограф в Мутале почти два месяца назад. Он знал описание почти наизусть, но снова медленно и внимательно прочел его. Потом разложил на столе фотографии и долго на них смотрел.

Закрыв папку и погасив свет, он сказал себе:

– Кто бы он ни был и кто бы она ни была, я должен это сделать.

7

– Интерпол, черт бы его побрал, – сказал Кольберг.

Мартин Бек ничего не ответил. Кольберг заглядывал ему через плечо:

– Эти идиоты к тому же еще пишут по-французски?

– Это тулузская полиция. Они кого-то ищут.

– Французская полиция, – сказал Кольберг. – Несколько лет назад я послал им через Интерпол заявление о розыске. Речь шла об одной соплячке из Юрсхольма. Три месяца они отмалчивались, а потом вдруг пришло длиннющее письмо от парижской полиции. Я, конечно, ни слова не понял и отдал его переводить, а на следующий день читаю в газете, что ее нашел один шведский турист. Нашел, еще чего. Она просто торчала в том знаменитом на весь мир ресторане, где просиживают все те шведские соплячки, которые занимаются этими делами бесплатно…

– «Le Dome»^[9].

– Точно. Так вот, сидит там эта девица с одним арабом, с которым она спит, причем торчит там каждый день уже полгода. Ну вот, а днем мне приносят перевод, и я узнаю, что во Франции ее не могут найти уже три месяца и в настоящее время ее наверняка там нет. А если и есть, то только мертвая. При «нормальном» исчезновении у них все выясняется максимум за две недели, в данном же случае, к сожалению, вынуждены предположить, что совершено преступление.

Мартин Бек сложил письмо, взял его за уголок и опустил в один из ящиков.

– Что они пишут?

– Ах эти, из Тулузы? Испанская полиция нашла ее на прошлой неделе на Мальорке.

– И для этого им нужны такие печати и длинные письма?

– Да, – сказал Мартин Бек.

– Кроме того, твоя девушка наверняка шведка. Как мы с самого начала и думали. И все-таки странно…

– То, что никого не волнует ее исчезновение, откуда бы она ни была. Иногда я о ней думаю.

Кольберг постепенно сменил тон.

– Меня это выматывает, – заявил он. – Ужасно выматывает. Сколько раз ты уже узнал, что это не она?

– Если считать эту, двадцать семь раз.

– А будет еще больше.

– Конечно.

– Жаль ее, но ты не должен уделять этому так много времени.

– Да.

«Хорошие советы наверняка легче давать, чем их выполнять», – подумал Мартин Бек. Он встал и подошел к окну.

– Ну а я лучше займусь своим убийцей, – вздохнул Кольберг. – Сидит, ухмыляется и обжирается. Это дело тоже любопытное. Сперва напивается, потом убивает жену и детей обухом, пытается поджечь дом и зарезать себя, а для полноты картины является в полицию, хнычет и жалуется на еду. Сегодня отправлю его к психиатру. И все-таки жизнь прекрасна, – добавил он и захлопнул за собой дверь.

Газон перед управлением полиции округа Кристинеберг начал понемногу желтеть. Небо было серым, ветер гнал по нему клочья дождевых туч. В оконное стекло хлестал ливень, с деревьев уже опали почти все листья. Было двадцать девятое сентября, решительно и неотвратимо наступала осень. Мартин Бек с отвращением посмотрел на недокуренную сигарету и подумал о своих слишком нежных бронхах и ужасном первом насморке холодного полугодия, которое вот-вот начнется.

«Бедняжка, кто же ты?» – сказал он про себя. Он слишком хорошо знал, что надежда убывает с каждым днем. Может быть, им вообще не удастся выяснить, кто она, тем более найти виновного. Только он один может это сделать. У женщины, лежащей на клеенке на ярко освещенном солнцем волноломе, было по крайней мере лицо, а теперь у нее есть только безымянная могила. Убийцу он представлял себе как бы в тумане, без контуров и только ясно видел его руки, которые умеют душить.

Мартин Бек встряхнулся. «Не забывай, что у тебя имеются три самых главных достоинства полицейского. Ты упрям, логичен и очень спокоен. Тебя нельзя вывести из равновесия, а к преступлению, которое ты расследуешь, у тебя отношение только профессиональное, каким бы это преступление ни было. Такие слова, как „отвратительный“, „ужасный“, „дьявольский“, относятся к лексикону газетчиков, ты не должен их употреблять. Убийцы вполне нормальные люди, только еще более несчастные и неуравновешенные».

Ольберга он не видел с того вечера, когда они сидели вдвоем в гостинице, но разговаривал с ним часто – последний раз ровно неделю назад – и еще помнил последнюю фразу: «Отпуск… нет, пока не закончим это дело. Я уже сделал все, что мог, но буду продолжать, даже если мне придется вычерпать все озеро Бурен».

«Ольберг слишком упрямый», – подумал Мартин Бек.

– Черт возьми, – тихо пробормотал он и ударил себя кулаком по лбу.

Он вернулся к столу, сел, повернул кресло на четверть оборота и тупо уставился на лист бумаги в пишущей машинке, пытаясь вспомнить, что же собирался печатать в тот момент, когда явился Кольберг с сообщением из Франции.

Через шесть часов, без двух минут пять, он стоял в плаще и шляпе и со страхом думал о переполненном метро по дороге домой. Дождь все еще шел, и ему показалось, что он уже вдыхает тяжелый запах влажной одежды и его сжимает плотная масса чужих тел, усиливая в нем чувство, похожее на страх одиночества.

Без одной минуты пять пришел Стенстрём. Он ввалился внутрь, как обычно, без стука. Это было неприятно, но переносимо по сравнению с Меландером, который долбил в дверь, как дятел, или Кольбергом, который колотил в дверь так, что можно было оглохнуть.

– Есть сообщение для отдела розыска пропавших девушек. Пора бы уже послать благодарственное письмо в американское посольство. В конце концов, это твой единственный корреспондент.

Он посмотрел на розовый обрывок телетайпной ленты.

– Линкольн в Небраске. Откуда было предыдущее сообщение?

– Из Астории, Нью-Йорк.

– Это те, которые прислали подробное описание на трех страницах и забыли добавить, что речь идет о негритянке?

– Да, – кивнул Мартин Бек.

Стенстрём подал ему ленту и сказал:

– Тут есть телефон какого-то человека в посольстве, думаю, ты должен ему позвонить.

Радуясь, что появился предлог оттянуть мучения в метро, Мартин Бек вернулся к столу, но было поздно. У сотрудников посольства рабочий день уже закончился.

На следующий день, в среду, погода была еще хуже, чем накануне. С утренней почтой пришло запоздалое объявление о розыске двадцатипятилетней домработницы из никому не известного городка Ренг, очевидно, где-то на юге, в Сконе. Она не вернулась из отпуска.

До обеда одну копию описания Кольберга и отретушированные фотоснимки отослали советнику полиции в Веллинге, другую копию и фотографии отправили по адресу: Детектив-лейтенант Элмер Б. Кафка, Отдел расследования убийств, Линкольн, Небраска, США.

После обеда Мартин Бек почувствовал, что у него начинают опухать миндалины. Когда он пришел вечером домой, ему уже было больно глотать.

– Завтра уголовной полиции придется обойтись без тебя, я займусь тобой, – заявила его жена.

Он открыл рот, чтобы ей ответить, однако посмотрел на детей и промолчал.

С безошибочным инстинктом она начала укреплять свою победу.

– У тебя совершенно заложен нос… ты дышишь, как рыба, выброшенная на берег.

Бек коротко поблагодарил за ужин и занялся своими такелажными проблемами, работой, которая всегда его успокаивала. Он работал не торопясь и систематически, в голову не приходили никакие посторонние мысли. До него доносился звук телевизора из соседней комнаты, но Бек совершенно не обращал на него внимания. Через некоторое время в дверях появилась дочь, вид у нее был кислый, а на подбородке размазалась жевательная резинка.

– Тебе кто-то звонит. И как назло, как раз посреди Перри Мейсона^[10].

«Черт, надо будет переставить телефон куда-нибудь в другое место.

Черт, надо будет немного заняться воспитанием своих детей.

Черт, а что вообще можно сказать двенадцатилетней девочке, которой нравятся „Битлз“ и у которой уже заметны груди?»

Он побрел в гостиную с таким видом, словно просил прощения за то, что вообще родился, и там глупо уставился на мужественное лицо великого защитника закона и правосудия, которое занимало весь экран, потом вынес телефон как можно дальше, в прихожую.

– Добрый вечер, – поздоровался Ольберг. – Послушай, мне, кажется, пришла в голову одна идея.

– Я слушаю.

– Помнишь, мы с тобой говорили об экскурсионных судах? Ну, тех, что летом проплывают здесь в половине первого дня и в четыре часа?

– Да.

– Я пытался на прошлой неделе опросить экипажи всех грузовых судов и частных яхт, но для этого у нас не хватает возможностей. А час назад один наш парень из патрульной службы сказал мне, что как-то летом он видел, как какой-то экскурсионный пароход проплывал мимо могилы Платена в западном направлении примерно после полуночи. Когда это было, он забыл и вспомнил об этом только сейчас, когда я начал всех расспрашивать. Он несколько раз дежурил ночью в тех местах. Мне кажется это маловероятным, но он клянется, что не ошибается. Через день он уехал в отпуск и совершенно забыл об этом.

– Он узнал пароход?

– Нет, но ты послушай. Я звонил в Гётеборг и разговаривал кое с кем из судовой компании. Один из них сказал мне, что это может быть правдой, судно называлось «Диана», он дал мне адрес капитана.

Наступила пауза. Слышно было, как Ольберг чиркает спичкой.

– С капитаном я уже поговорил. Он сказал, что помнит эту историю даже слишком хорошо, хотя предпочел бы о ней забыть. Вначале им пришлось ждать почти три часа у Хевринге из-за тумана, потом у них лопнул какой-то паропровод в моторе…

– В машине.

– Не понял.

– В машине, а не в моторе.

– Ага. Так вот, им пришлось торчать восемь часов в Сёдерчёпинге, пока его не исправили. Это значит, что у них было около двенадцати часов опоздания, и по озеру Бурен они проходили уже после полуночи. Они не причаливали ни в Мутале, ни в Вадстене, а пошли прямо в Гётеборг.

– Когда это произошло? Какого числа?

– Капитан говорит, что это был второй рейс после Дня святого Иоанна^[11], другими словами, это произошло в ночь с четвертого на пятое.

Последующие десять секунд оба молчали. Потом Ольберг продолжил:

– Четыре дня, прежде чем мы ее нашли. Я еще раз позвонил в судовую компанию и проверил, совпадает ли время. Они спросили, что меня интересует, и я попросил проверить, все ли туристы доехали до Гётеборга в целости и сохранности. А что, спросили они, разве кто-то туда не доехал? Пришлось мне сказать, что я не знаю. Они наверняка решили, что у меня с головой не в порядке.

С минуту опять было тихо.

– Как ты думаешь, это может иметь какое-нибудь значение? – наконец спросил Ольберг.

– Не знаю, – ответил Мартин Бек. – Возможно. В любом случае ты поработал прекрасно.

– Если все туристы добрались до Гётеборга в полном порядке, нам это ничего не дает.

В его голосе звучала удивительная смесь разочарования и скромного триумфа.

– Мы должны все это подробно проверить, – добавил Ольберг.

– Естественно.

– Ну, спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Я тебе позвоню.

Мартин Бек пару минут сидел, положив руку на телефон, потом наморщил лоб и, как лунатик, пошел обратно через гостиную. Тихо закрыл за собой дверь, сел перед моделью парусника, протянул к нему руку, но тут же ее опустил.

Так же сидел он и часом позже, когда пришла жена и отправила его в постель.

8

– Не стану утверждать, что ты выглядишь слишком здоровым, – сказал Кольберг.

Мартин Бек чувствовал себя как угодно, но только не здоровым. У него был насморк, горло и уши болели, в бронхах хрипело. Простуда развивалась точно по плану, и сейчас наступила самая неприятная стадия. Несмотря на это, он решил упорно сопротивляться болезни и удрать от домашней битвы, а поэтому провести весь день в кабинете. Во-первых, он не избежал бы утомительной заботы о себе, если бы остался лежать дома. Когда у его жены начали подрастать дети, она со всей имеющейся у нее энергией вжилась в роль домашней медсестры, и его регулярная простуда была для нее событием, с которым могли сравниться день рождения или большие праздники.

Кроме того, по какой-то загадочной причине ему было тягостно оставаться дома.

– Зачем ты явился, если тебе плохо?

– Я в полном порядке.

– Перестань слишком переживать из-за этой истории. Можно подумать, у нас это первое дело, когда расследование зашло в тупик. И к тому же не последнее, причем тебе это известно не хуже меня. От этого мы не станем ни лучше, ни хуже. Просто твой жизненный идеал – быть первоклассным полицейским.

– Я вовсе не переживаю.

– Не думай над этим столько, потому что можешь создать угрозу своим моральным устоям.

– Как это?

– Точно… дай только человеку время, так он способен додуматься до такого, что просто страх берет. Задумчивость – мать безысходности, – пояснил Кольберг и ушел.

Это был безрадостный и пустой день, полный чихания, сморкания и будничной работы. Дважды Бек звонил в Муталу, главным образом чтобы подбодрить Ольберга, который при дневном свете сообразил, что его открытие не будет ничего стоить, если не удастся каким-то образом связать его с трупом у шлюзовой камеры.

– Человек склонен несколько переоценивать события, когда надирается как свинья, а потом оказывается, что все это ни к чему. – Ольберг говорил это всхлипывая, кающимся тоном. Он был готов заплакать.

Исчезнувшая девушка из Ренга до сих пор не нашлась. Бека это не интересовало, потому что рост девушки составлял сто пятьдесят пять сантиметров, у нее были крашеные волосы и прическа а-ля Брижит Бардо.

В пять часов он сел в такси и поехал домой, но вышел у станции метро и остаток пути прошел пешком, чтобы избежать изнуряющего разговора о деньгах, который, несомненно, ожидал его, если бы жена увидела, что он приехал домой на такси.

Есть он ничего не мог, но влил в себя чашку отвара ромашки. «Для того, чтобы ко всему прочему еще и желудок разболелся», – подумал Мартин Бек. Он прилег и сразу уснул.

Утром ему было немного лучше, он со стоицизмом выпил чашку кипятка с медом и съел один сухарик. Спор о состоянии его здоровья и несоразмерных требованиях государственного аппарата к своим сотрудникам затянулся, и, когда он наконец добрался до управления округа Кристинеберг, было уже четверть одиннадцатого.

На его письменном столе лежала телеграмма.

Через минуту Мартин Бек впервые за восемь лет службы вошел в кабинет своего шефа без стука и несмотря на то, что над дверью горел красный свет.

Вездесущий Кольберг полусидел на краю стола и изучал план какой-то квартиры. Хаммар, как всегда, сидел в своем кресле, подперев подбородок рукой. Оба недовольно уставились на вошедшего.

– Я получил телеграмму от Кафки.

– Веселенькое начало трудового дня, – сказал Кольберг.

– Но у него такая фамилия. Это полицейский из Линкольна, города в Америке. Он опознал ту девушку из Муталы.

– Он что, сумел сообщить обо всем в телеграмме? – спросил Хаммар.

– По-моему, да.

Он положил телеграмму на стол. Все трое прочли текст на английском языке:

СОВЕРШЕННО ТОЧНО. ЭТО НАША ДЕВУШКА. РОЗАННА МАКГРОУ, 27. БИБЛИОТЕКАРЬ. ОБМЕН ДАЛЬНЕЙШЕЙ ИНФОРМАЦИЕЙ НЕОБХОДИМ КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ.

КАФКА, ОТДЕЛ РАССЛЕДОВАНИЯ УБИЙСТВ

– Розанна Макгроу, – сказал Хаммар. – Библиотекарь. Этого мы не ожидали.

– А у меня была версия, – сказал Кольберг, – что она из Мьёльбю. Кстати, где он находится, этот Линкольн?

– В Небраске, где-то в центральной части США, – ответил Мартин Бек. – Во всяком случае, мне так кажется.

Хаммар еще раз прочел телеграмму.

– Что ж, займемся этим делом снова. По крайней мере, уже что-то есть. Но как, черт возьми, она попала в Муталу?

Он вернул телеграмму Мартину Беку.

– Дополнительная информация придет по почте, а эта мало о чем нам говорит.

– Она говорит нам об очень многом, – сказал Кольберг. – Мы ведь тоже кое на что способны.

– Да, – спокойно подтвердил Хаммар, – но нам с тобой вначале нужно закончить это дело.

Мартин Бек вернулся к себе в кабинет, сел за стол и начал растирать лоб кончиками пальцев. Чувство триумфа, охватившее его, незаметно исчезло. Три месяца ему потребовалось для того, чтобы узнать то, что в девяноста девяти случаях из ста без всяких усилий становится известным с самого начала.

Посольство и начальство подождут. Он придвинул телефон и набрал номер в Мутале.

– Слушаю, – сказал Ольберг.

– Мы выяснили ее личность.

– Это точно?

– Похоже на то.

Ольберг ничего не сказал.

– Это американка. Из какого-то города Линкольн в штате Небраска. Хочешь записать?

– Да, пожалуйста.

– Ее звали Розанна Макгроу. Диктую по буквам: РУДОЛЬФ-ОЛАФ-СИГУРД-ЭРИК-АДАМ-НОРБЕРТ-НОРБЕРТ-АДАМ, следующее слово – большое МАРТИН-СЕСИЛ – большое ГУСТАВ-РУДОЛЬФ-АДАМ-ВИЛЬГЕЛЬМ^[12]. Записал?

– Да, вроде.

– Ей было двадцать семь, она работала библиотекарем. Пока что мне больше ничего не известно.

– Как тебе удалось это узнать?

– Обычная ежедневная работа. Ее наконец-то начали разыскивать. Не через Интерпол, а через посольство.

– Пароход! – воскликнул Ольберг.

– Что?

– Пароход! Если здесь оказалась американская туристка, она должна была приплыть на пароходе. Возможно, не обязательно на том, моем пароходе, но наверняка на каком-то пароходе. Такие туристки у нас бывают.

– Мы не знаем, была ли она здесь в качестве туристки.

– Да, ты прав. Я сразу же этим займусь. Если она здесь кого-нибудь знала или жила в городе, я выясню это за двадцать четыре часа.

– Хорошо. Я позвоню тебе, как только узнаю что-то новое.

Мартин Бек закончил разговор тем, что чихнул в ухо Ольбергу. Он собрался попросить прощения, но на другом конце уже было тихо.

Несмотря на то что голова болела по-прежнему и в ушах шумело, ему уже давно не было так хорошо, как сейчас. Он чувствовал себя как бегун за секунду до старта. Его волновало лишь то, что убийца стартовал раньше и получил фору в три месяца, а сам он не знал, в каком направлении бежать.

Где-то в глубине его мозга полицейского за этими мыслями о вероятных шансах и неизвестных величинах уже начал складываться план действий на ближайшие двое суток. Он знал, что теперь результаты наверняка будут, был уверен в этом так же, как в том, что в песочных часах пересыпается песок.

Три месяца он думал только об этом, о той минуте, когда наконец-то сможет начать расследование. До этой минуты он словно в кромешной тьме барахтался в болоте и вот теперь почувствовал под ногами первую надежную кочку. А следующая должна быть недалеко.

Он не рассчитывал на какие-либо быстрые результаты. Если бы Ольберг выяснил, что женщина из Линкольна работала в Мутале или жила у знакомых в городе, или еще где-то там ее видели, это удивило бы его больше, чем если бы убийца вошел к нему в кабинет и сам во всем сознался.

С другой стороны, он ждал много от дополнительной информации из Америки, хотя понимал, что нужно набраться терпения. Он думал обо всех тех разнообразных сведениях, которые должен будет постепенно получить от детектива из Америки, а также об Ольберге, который с таким упрямством придерживается почти бессмысленной версии, что женщина путешествовала на каком-то пароходе. Логичнее всего, конечно же, предположить, что труп кто-то привез к воде на автомобиле. Люди относятся к автомобилю как к новому божеству, которое способно выполнять любую работу, даже тайную перевозку трупов.

Бек начал думать о детективе-лейтенанте Кафке, о том, как он выглядит, и о том, похож ли полицейский участок, где он работает, на те, что всегда показывают по телевизору. Думал о том, который час нынче в Линкольне, и о том, где жила эта женщина, о том, что ее квартира закрыта, там тихо и на мебель надеты белые чехлы, а воздух, возможно, тяжелый, спертый, полный мелкой, неподвижной пыли.

Он вдруг понял, как мало знает о географии Северной Америки: совсем не знает, где находится Линкольн, а название Небраска ему говорило не больше, чем многие другие названия.

После обеда он зашел в библиотеку и посмотрел на карту мира. Линкольн он нашел быстро, город действительно находился в центре США и, вероятно, был довольно большой, но Мартин Бек не смог найти ни одной книги со статистическими данными о городах Северной Америки. С помощью карманного календарика он рассчитал разницу во времени, и у него получилось, что она составляет семь часов. Сейчас была половина третьего, у линкольнского полицейского, стало быть, половина восьмого утра; мистер Кафка, вероятно, еще лежит в постели и читает утреннюю газету.

Стоя у настенной карты, он ткнул пальцем в черный кружок размером с булавочную головку в юго-восточном углу штата Небраска, почти на сотом градусе западной долготы от гринвичского меридиана и прошептал:

– Розанна Макгроу.

Он повторил это имя еще несколько раз, чтобы все время его помнить.

Когда он вернулся к себе в кабинет, Кольберг сидел на стуле и соединял скрепки в одну бесконечную цепочку.

Они не успели обменяться ни словом, как зазвонил телефон. Это была телефонистка.

– Центральная сообщает, что через полчаса состоится разговор с Соединенными Штатами. Вы будете на месте?

Оказывается, детектив-лейтенант Кафка сейчас не лежит в постели и не читает газету. Еще один преждевременный вывод.

– Из самой Америки, черт возьми, – сказал Кольберг.

Их соединили через сорок пять минут. Сначала раздавался лишь невнятный гул и шум, было слышно, как одновременно говорят сразу несколько телефонисток, и неожиданно пробился голос, удивительно громкий и четкий:

– Говорит Кафка. Это вы, мистер Бек?

– Да.

– Вы получили мою телеграмму?

– Да, спасибо.

– Вы все в ней поняли?

– Вы уверены, что это именно та женщина?

– У тебя произношение как у настоящего американца, – подпустил шпильку Кольберг, слушая, как Мартин Бек говорит по-английски.

– Да, сэр, это Розанна, можете не сомневаться. Я установил ее личность меньше чем за час – благодаря вашему блестящему описанию. Я даже проверил это дважды. Дал описание ее подруге и бывшему парню Розанны, с которым она встречалась в Омахе. Они оба абсолютно уверены. Кстати, я послал вам по почте фотографии и кое-какие документы.

– Когда она уехала из дома?

– В начале мая. Хотела провести два месяца в Европе. Это было ее первое путешествие за границу. Насколько мне известно, она путешествовала одна.

– Вам известно что-нибудь о ее планах?

– Почти ничего. Об этом у нас не знает никто, но я могу дать вам одну зацепку. Она прислала своей подруге почтовую открытку из Норвегии, где написала, что собирается провести одну неделю в Швеции, а затем поедет в Копенгаген.

– В открытке было еще что-нибудь?

– Да, она что-то упоминала о путешествии на шведском пароходе. Какой-то круиз по озерам через всю страну или что-то вроде этого, точнее сказать нельзя.

Мартин Бек задержал дыхание.

– Мистер Бек, вы меня слушаете?

– Да.

Связь начала резко ухудшаться.

– Я понял, что она убита, – кричал Кафка. – Вы взяли преступника?

– Пока еще нет.

– Я вас не слышу.

– Надеюсь, вскоре мы его найдем, но пока еще нет, – сказал Мартин Бек.

– Вы застрелили его?

– Что?.. Нет, нет, не застрелили…

– О’кей, я вас слышу, вы застрелили этого подонка, – кричал человек с противоположного берега Атлантики. – Отлично. Я сообщу об этом в наши газеты.

– Вы меня не поняли, – в отчаянии простонал Мартин Бек.

Слабым шепотом донеслись до него сквозь шум эфира последние слова Кафки:

– О’кей, я вас прекрасно понял. Ваше имя я обязательно сообщу в газеты тоже. Я вам позвоню. Всего хорошего, Мартин.

Мартин Бек положил трубку. Весь разговор он провел стоя. На лбу у него выступил пот. Мартин Бек застонал.

– Слушай, чего это ты так раскричался? – спросил Кольберг. – Ты что, думаешь, это мегафон и тебя отсюда слышно в Небраске?

– В конце разговора была очень плохая связь. Он думает, что я застрелил убийцу. Собирается сообщить об этом в газеты.

– Сенсация! Завтра ты станешь там героем дня. Послезавтра тебя изберут почетным гражданином, а к Рождеству пришлют ключ от города. Позолоченный. Гангстеру Мартину, мстителю из панельной многоэтажки. Ребята умрут со смеху.

Мартин Бек сморкался и вытирал лоб.

– Ну так что же он еще сказал, этот твой шериф? Или он только хвалил тебя, восхищался, какой ты молодец?

– Скорее, он хвалил тебя за описание. Сказал, что оно блестящее.

– Он уверен, что это именно она?

– Да, он проверил это у ее подруги и какого-то молодого человека, с которым она была обручена или что-то в этом роде.

– Ну что же дальше?

– Она уехала из дому в начале мая. В Европе должна была провести два месяца. За границу поехала впервые. Путешествовала одна. Из Норвегии прислала открытку подруге, писала, что побудет примерно неделю в Швеции, а потом поедет в Копенгаген. Американец сказал, что высылает нам ее фото и какие-то материалы.

– Всё?

Мартин Бек подошел к окну и посмотрел во двор. Он грыз ноготь.

– В открытке она также написала, что собирается совершить экскурсионную поездку на пароходе по шведским озерам.

Он повернулся и посмотрел на своего коллегу. Кольберг уже не улыбался, а насмешливый огонек в его глазах погас. Через минуту он очень медленно сказал:

– Так, значит, она приехала на пароходе. Наш общий приятель из Муталы оказался прав.

– Похоже на то, – сказал Мартин Бек.

9

Выйдя в Слюссене^[13] из метро на свежий воздух, Мартин Бек сделал глубокий вдох. Он, как всегда, плохо себя чувствовал после поездки в переполненном вагоне.

Воздух был чистый, небо ясное, с моря дул свежий ветерок. Мартин Бек перешел на противоположную сторону улицы и купил пачку сигарет. По пути к старому порту он остановился, закурил сигарету и облокотился на перила. У городской набережной стоял на якоре крейсер под английским флагом. Название он с такого расстояния прочесть не смог, но догадывался, что это «Девония». Стая чаек с криком дралась из-за каких-то кухонных объедков в воде. Он немного постоял, глядя на корабль, и пошел дальше по набережной.

На штабеле досок сидело несколько мужчин. Вид у них был хмурый. Один попытался дрожащими пальцами вставить сигарету в деревянный мундштук, но ему это не удалось, на помощь пришел сосед, у которого руки тряслись не так сильно. Мартин Бек посмотрел на часы. Без пяти девять. «Ребятам нужно опохмелиться, – подумал он, – иначе они не ждали бы с таким нетерпением открытия магазина, чтобы принять свою порцию».

Он прошел мимо судна «Бора-2», которое загружалось у причала, и остановился на тротуаре напротив управления судовой компании. По улице двигалась бесконечная вереница автомобилей, так что перейти на противоположную сторону ему удалось только через несколько секунд.

Списка пассажиров, находившихся на пароходе «Диана» третьего июля, в управлении судовой компании не было. Очевидно, он в Гётеборге, его пришлют сюда как можно скорее. Список судовой команды и обслуживающего персонала он все же получил. Уходя, взял несколько туристических брошюрок, которые читал по дороге в управление округа Кристинеберг.

На диванчике для посетителей уже сидел Меландер.

– Мое почтение, – поздоровался Мартин Бек.

– Доброе утро, – сказал Меландер.

– Ну и вонь от этой твоей трубки. Рад тебя видеть, хотя ты и отравил весь воздух. У тебя какое-нибудь дело?

– Если куришь трубку, меньше вероятность заболеть раком. Кстати, я слышал, что твои любимые сигареты «Флорида» в этом отношении самые опасные из всех. А здесь я нахожусь по службе.

– Проверь в агентстве «Американ Экспресс» почту, чеки, квитанции телефонных переговоров – в общем, все, что они тебе дадут, ты лучше меня знаешь, что нужно делать.

– Это точно. Как звали ту даму?

Мартин Бек написал на листочке бумаги «Розанна Макгроу» и подвинул листок по столу к Меландеру.

– Похоже на воронье карканье, – заявил Меландер. – А как, собственно, это надо произносить по-английски? Гру?

После его ухода Мартин Бек открыл окно. Воздух был холодный, ветер раскачивал вершины деревьев и гнал по земле опавшие листья. Через минуту он закрыл окно, повесил пиджак на спинку стула и сел.

Придвинув к себе телефон, набрал номер центрального управления паспортов и виз. Если она проживала в гостинице, ее должны были там зарегистрировать. Ее должны были зарегистрировать в любом случае. Ему пришлось долго ждать, прежде чем там подняли трубку, а потом еще десять минут, пока сотрудница занималась поисками. Карточку она нашла. Розанна Макгроу проживала в гостинице на Брункебергсторг с тридцатого июня по второе июля.

– Пришлите мне фотокопию, – распорядился Мартин Бек.

Не кладя трубку, он нажал на рычажок телефона, в трубке звякнуло, и связь прервалась. Потом вызвал такси и надел пиджак. Положил в карман отретушированное фото Розанны Макгроу и вышел из кабинета. Через десять минут он приехал на Брункебергсторг, расплатился и вошел через стеклянную дверь в вестибюль гостиницы.

У стойки толпились шесть джентльменов. На лацканах у них были таблички с фамилиями, говорили они, перебивая друг друга. Вид у портье был несчастный, он с извинениями разводил руками. Спор, казалось, затягивается, и Мартин Бек уселся в кресло.

Он дождался, пока портье не удалось убедить неизвестно в чем джентльменов и вся группа не исчезла в лифте, встал и подошел к стойке.

Портье со стоическим спокойствием перелистывал книгу гостей, пока не нашел имя, в самом низу соответствующей страницы. Он развернул книгу, чтобы Мартину Беку было удобнее смотреть. Она сделала запись красивым, четким почерком. Место рождения: ДЕНВЕР, КОЛОРАДО, США. Местожительство: ЛИНКОЛЬН, НЕБРАСКА. Откуда прибыли: НЕБРАСКА, США.

Мартин Бек просмотрел список всех гостей, которые зарегистрировались тридцатого июня. Выше Розанны Макгроу были имена восьми американцев. Все, кроме двух первых, указали, что прибыли из разных городов США. Первым в списке было имя Филлис, фамилия оказалась неразборчивой. Она указала, что приехала из Нордкапа, Швеция. Второй гость указал в соответствующей графе: Нордкап, Норвегия.

– Это была какая-то экскурсия? – спросил Мартин Бек.

– Секундочку, – сказал портье и задумался. – Нет, не помню, хотя это вполне возможно. Время от времени у нас останавливаются американские туристические группы. Они приезжают поездом из Нарвика.

Мартин Бек показал ему фото, но портье отрицательно покачал головой:

– К сожалению, у нас так много гостей…

Ее никто не опознал, но тем не менее визит в гостиницу был полезным. По крайней мере, теперь он знает, где она проживала, видел ее имя в книге гостей, а также видел ее номер. Второго июля она уехала из гостиницы.

«А потом? Куда она поехала потом?» – спрашивал он себя.

У него ломило в висках, першило в горле. «Интересно, – подумал он, – какая у меня сейчас температура?»

Она могла поехать на экскурсионный пароход, могла отправиться туда еще тем же вечером, до отплытия парохода из Стокгольма. В брошюрке, взятой им в судовой компании, он прочел, что последнюю ночь перед отплытием можно провести на судне. В нем крепла уверенность, что она была на «Диане», хотя пока что это ничем не подтверждалось.

«Куда запропастился Меландер?» – подумал он и потянулся к телефону, но в тот момент, когда уже собирался набрать номер, раздался короткий размеренный стук в дверь.

Меландер остановился на пороге.

– Ничего, – сказал он. – Ни в «Американ Экспресс», ни в других агентствах. Она никуда не обращалась. Если ты не имеешь ничего против, я пойду поем.

Не услышав возражений, Меландер исчез.

Мартин Бек позвонил в Муталу, но Ольберга не было в кабинете.

Голова с каждой минутой болела все сильнее. Он поискал порошки от головной боли, встал и пошел попросить что-нибудь у Кольберга. В дверях на него напал приступ сухого кашля, и он долго не мог выдавить из себя ни слова.

Кольберг наклонил голову в сторону и окинул его заботливым взглядом.

– Ты кашляешь хуже, чем восемнадцать дам с камелиями^[14]. Иди ко мне, господин доктор тебя посмотрит.

Он посмотрел на Бека сквозь филателистическую лупу.

– Если не будешь выполнять советы господина доктора, долго не протянешь. Тебе нужно немедленно лечь. А перед этим выпей несколько добрых стаканчиков грога. Лучше всего три. Грог – единственное, что тебе поможет. Ты сладко уснешь и проснешься свеженьким, как рыбка.

– Я не люблю ром, – сказал Мартин Бек.

– Ну так приготовь грог из коньяка. А насчет Кафки не волнуйся. Если он позвонит, я о нем позабочусь. Английским я владею почти в совершенстве.

– Он наверняка не позвонит. У тебя есть что-нибудь от головной боли?

– Нет, но я могу предложить тебе шоколадную конфетку с ромом.

Мартин Бек вернулся к себе в кабинет. Воздух в помещении был плотный и неподвижный, но он не хотел напускать холод и предпочел не проветривать.

Когда через полчаса он позвонил Ольбергу, тот еще не вернулся. Он положил перед собой список экипажа «Дианы». Здесь было восемнадцать фамилий и адресов, рассеянных по всей стране. Шестеро из Стокгольма, у двоих адреса отсутствовали. Двое из Муталы.

В половине четвертого он решил воспользоваться советами Кольберга. Убрал документы со стола, надел плащ и шляпу.

По пути домой он зашел в аптеку и купил пачку порошков от головной боли, дома в кладовке нашел остаток коньяка, вылил его в бульонную чашку и отнес в спальню. Когда через минуту пришла жена с электрокамином, он уже спал.

Проснулся он рано, но остался лежать почти до восьми. Потом встал и оделся. Ему было намного лучше, от головной боли не осталось и следа.

Ровно в девять он открыл дверь своего кабинета. На письменном столе лежал конверт с красной наклейкой «ЭКСПРЕСС». Не раздеваясь, он раскрыл конверт.

Внутри был список пассажиров.

Ее фамилию увидел сразу.

Макгроу Р., мисс, США: одноместная каюта А7.

10

– Я знал, что прав, – заявил Ольберг. – Мне что-то подсказывало это. Сколько пассажиров там было?

– Судя по списку, шестьдесят восемь, – сказал Мартин Бек и написал это число шариковой авторучкой на листе бумаги, который лежал перед ним.

– Адреса есть?

– Нет, только страны. Надо будет проделать огромную работу, чтобы всех их разыскать. Естественно, некоторых можно сразу исключить. Например, детей и старушек. Кроме того, мы должны допросить экипаж и обслуживающий персонал. Это еще восемнадцать человек, но у этих, по крайней мере, есть адреса.

– Ты говорил, что, по словам Кафки, она путешествовала одна. А ты сам как думаешь?

– Ничто не свидетельствует о том, что это не так. В каюте она была одна. Судя по плану судна, каюта находится на корме, между палубами.

– Признаюсь, мне это мало о чем говорит, – ответил Ольберг. – Я вижу эти пароходы каждое лето несколько раз в неделю, но фактически не знаю, как они, собственно, устроены. Я ни разу в жизни не был ни на одном из них. Но выглядят все три одинаково.

– Они, естественно, не совсем одинаковые. Думаю, что «Диану» нужно будет осмотреть. Я выясню, где она сейчас находится, – сказал Мартин Бек.

Он сообщил Ольбергу о своем визите в гостиницу, дал адреса рулевого и механика, которые жили в Мутале, и пообещал позвонить, как только узнает, где находится «Диана».

И только после разговора с Ольбергом он, взяв список пассажиров, отправился к шефу.

Хаммар поздравил его с первым результатом и выразил пожелание, чтобы как можно скорее он поехал осмотреть судно. Кольберг и Меландер тем временем займутся списком пассажиров.

Меландер не пришел в восторг, узнав, что ему придется добывать адреса шестидесяти семи неизвестных людей со всего мира. Он сидел в кабинете Мартина Бека, держал в руке копию списка и подсчитывал:

– Пятнадцать шведов, в том числе пять Андерсонов, три Юхансона и три Петерсена. Это выглядит многообещающе. Двадцать один американец. Теперь уже без одной. Двенадцать немцев, четыре датчанина, четыре англичанина, один шотландец, два француза, два южноафриканца – тут придется бить в тамтамы, – пять голландцев и два турка.

Он вытряхнул трубку в корзинку для мусора и сунул бумагу в карман.

– Турки. На Гёта-канале, – пробормотал он и исчез за дверью.

Мартин Бек позвонил в судовую компанию. «Диана» зимовала в Бохусе, на реке Гёта-Эльв, примерно в двадцати километрах от Гётеборга. Они пришлют туда кого-нибудь из гётеборгского управления, чтобы ему показали судно.

Он позвонил Ольбергу и сказал ему, что приедет в Муталу дневным поездом.

Выехать договорились на следующий день в семь, чтобы быть в Бохусе около десяти.

На этот раз Мартин Бек возвращался домой не в час пик, и вагон метро был полупустым.

Его жена уже начала понимать, каким тяжелым камнем лежит у него на сердце это дело, и протестовала не так решительно, как раньше, когда он сказал, что должен уехать. Чемодан она собрала в гробовой тишине, но Мартин Бек делал вид, будто вовсе не замечает ее раздражения. Он рассеянно поцеловал ее в щеку и ушел из дому почти за час до отправления поезда.

– Я не хотел заказывать тебе номер в гостинице, – сказал Ольберг, который ждал его на вокзале с машиной. – У нас дома хорошая кушетка, ты на ней прекрасно выспишься.

Вечером они долго разговаривали и потому, когда утром зазвонил будильник, совершенно не выспались. Ольберг позвонил в Гётеборг, в технический отдел криминальной полиции, и им пообещали прислать в Бохус двух человек. Они спустились к автомобилю.

Было холодное, серое утро; они успели проехать всего несколько метров, как начался моросящий дождь.

– Ты допросил рулевого и механика? – спросил Мартин Бек, когда они уже выехали за город.

– Только механика, – ответил Ольберг. – Ужасный тип, из него нужно было вытягивать каждое слово. С пассажирами он совершенно не общался. Ничего, что могло бы иметь отношение к убийству, не видел и не слышал. Кроме того, именно в том рейсе у него было полно работы, потому что что-то случилось с мотором… то есть с машиной, извини. Он начал злиться сразу, едва лишь я упомянул о том рейсе. Однако сказал, что у него было два помощника и, насколько ему известно, сейчас они на каком-то грузовом судне, которое плавает в немецкие и английские порты. Они перешли туда сразу же после последнего рейса «Дианы» в конце лета.

– Гм, – пробормотал Мартин Бек, – их мы быстро найдем. Надо справиться в судовых компаниях.

Дождь все усиливался, и, когда они доехали до Бохуса, переднее стекло заливал сплошной водяной поток. Из-за сильного дождя они не могли как следует рассмотреть город, но он смахивал на обычную провинциальную дыру с несколькими заводиками и домами вдоль реки. Им удалось съехать к воде, но пришлось тащиться почти шагом, прежде чем наконец показались суда, которые производили впечатление брошенных и пугающих. Лишь подъехав поближе, почти вплотную, удалось прочесть названия, написанные большими черными буквами под капитанским мостиком.

Они остались сидеть в машине, надеясь увидеть кого-нибудь из судовой компании. Нигде не было ни души, но недалеко стоял какой-то автомобиль. Подъехав к нему, они увидели, что за рулем сидит мужчина и смотрит в том направлении, откуда они приехали.

Мужчина за рулем что-то кричал, открыв окошко. Сквозь шум дождя они услышали свои имена. Мартин Бек кивнул и приоткрыл окно.

Мужчина представился и предложил, не обращая внимания на дождь, сразу же отправиться на судно.

Это был маленький, толстенький человечек, и, когда он впереди них семенил к «Диане», казалось, словно он перекатывается. С заметными трудностями ему удалось перелезть через ограждение и укрыться под капитанским мостиком, где он ждал Мартина Бека и Ольберга, лезущих за ним через перила.

Мужчина открыл дверь по правому борту, все оказались в каком-то гардеробе. В противоположной стене была точно такая же дверь, ведущая на прогулочную палубу, а между дверями висело большое зеркало. Прямо перед зеркалом находился крутой трап вниз на нижнюю палубу. Они сошли вниз, а потом еще ниже по второму трапу. Там были четыре большие каюты и салон с плюшевыми диванами у стен. Мужчина продемонстрировал им, как можно отделить друг от друга диваны с помощью занавесок.

– Когда у нас есть пассажиры без кают – мы называем их палубными, – обычно они спят здесь, – объяснил он.

Они вернулись по трапу на палубу, где находились каюты для пассажиров и экипажа, туалеты и ванные. Столовая располагалась в межпалубном пространстве. Там было шесть круглых столов, у каждого стола по шесть стульев, у задней стенки буфетная стойка и маленькая подсобка с лифтом на кухню, расположенную ниже. С другой стороны гардероба была читальня и библиотека с большими окнами и видом на носовую часть.

Когда они вышли на прогулочную палубу и перебрались на корму, дождь уже почти кончился. Справа было три двери, первая – в подсобку, две другие – в каюты. С кормы крутой трап вел на самую верхнюю палубу и капитанский мостик. У трапа была каюта Розанны Макгроу.

Дверь каюты выходила прямо на корму. Мужчина открыл ее; Мартин Бек с Ольбергом вошли внутрь. Каюта была крошечная, наверняка не больше чем три метра на полтора, без иллюминатора. Спинку койки можно было поднять и использовать в качестве дополнительной, верхней койки. Кроме койки, в каюте был еще туалетный столик со столешницей из красного дерева над умывальником. Над столиком на стене висело зеркало с полочкой для туалетных принадлежностей. Пол был покрыт жестким ковром, прибитым гвоздиками, под койкой – пространство для чемоданов. В ногах постели было пустое место, а над ним на стене несколько крючков.

Три человека помещались в каюте с трудом. Мужчина из судовой компании быстро это сообразил. Он вышел наружу, уселся на ящик со спасательными поясами и грустно уставился на свои грязные ботинки, висящие высоко над полом.

Мартин Бек и Ольберг осматривали малюсенькую каюту. Они вовсе не надеялись обнаружить там следы Розанны, так как знали, что, с тех пор как она здесь жила, каюту убирали бессчетное количество раз. Ольберг осторожно прилег на койку и заметил, что просторной эту постель для взрослого человека не назовешь.

Дверь в каюту они оставили открытой настежь, вышли наружу и сели на ящик со спасательными поясами рядом с мужчиной из судовой компании.

Несколько минут сидели молча и смотрели на каюту. На берегу появился большой черный автомобиль. Это приехали специалисты из Гётеборга. Они принесли огромный чемодан и сразу принялись за работу.

Ольберг толкнул Мартина Бека в бок, кивнул в сторону трапа, и они вскарабкались на верхнюю палубу. Там были две спасательные шлюпки по обе стороны трубы, несколько ящиков с шезлонгами и одеялами; если не считать их, палуба была пустой. На следующей палубе две каюты для пассажиров, один склад и сразу за рулевой рубкой каюта капитана.

Под трапом Мартин Бек остановился и достал план кают, полученный от судовой компании. С планом в руках они еще раз обошли все судно. Когда они вернулись на корму в межпалубное пространство, мужчина по-прежнему сидел на ящике и меланхолично наблюдал, как два специалиста из Гётеборга ползают по каюте на коленках и вытаскивают гвоздики из коврика.

Было два часа дня, когда большой черный полицейский автомобиль, выбрасывая из-под колес фонтаны грязи, исчез в направлении гётеборгского шоссе. Техники увезли из каюты все, что можно было оттуда вынести, но этого было не так уж и много. Результаты исследования будут готовы быстро.

Мартин Бек и Ольберг поблагодарили мужчину из судовой компании, который с чрезмерным энтузиазмом жал им руки, наверняка счастливый, что наконец-то может исчезнуть.

Когда его автомобиль скрылся за ближайшим поворотом, Ольберг сказал:

– Я устал и голоден как волк. Давай поедем в Гётеборг и заночуем там, что скажешь?

Через полчаса они уже сняли два одноместных номера в гостинице на Постгатан, отдохнули часок и пошли ужинать.

За ужином Мартин Бек рассказывал о парусниках, а Ольберг – о поездке на Фарерские острова.

Ни один, ни другой и словом не обмолвились о Розанне Макгроу.

11

Из Гётеборга в Муталу нужно ехать на восток по шоссе № 40 через Бурос и Ульрисехамн до Йёнчёпинга. Там свернуть на шоссе Е3 и ехать по нему на север до Эдесхёга, затем по шоссе № 50 вокруг озера Токерн и мимо Вадстены, вот и все. Это примерно двести километров, и Ольбергу понадобилось чуть больше трех часов, чтобы преодолеть такое расстояние.

Они выехали в половине шестого; едва начинало светать, и по чистым сверкающим улицам ползли моечные машины, шли почтальоны с газетами, там-сям встречались одиночные полицейские. Автомобиль проглотил довольно большой кусок прямого, не радующего глаз шоссе, когда они нарушили тишину, царящую в машине. Проехав Хиндос, Ольберг откашлялся и сказал:

– Ты думаешь, это в самом деле произошло там? В той крошечной каютке?

– Где же еще это могло случиться?

– Но… там ведь рядом кто-то жил… не более чем в полуметре от них, прямо за стенкой, в соседней каюте?

– За переборкой.

– Что?

– За переборкой, а не за стенкой.

– Грмм, – произнес Ольберг.

Через семь километров Мартин Бек сказал:

– Возможно, именно поэтому.

– Гм. В том случае, если она не кричала.

– Именно.

– Но как он мог ей помешать? Ведь он должен был… Ведь это должно было длиться очень долго.

Мартин Бек ничего не сказал. Оба мысленно представляли себе крошечную каюту со спартанской обстановкой. Ни один, ни другой не могли приказать воображению, чтобы оно не работало, и обоих охватывало чувство беспомощного, засасывающего отвращения. Оба порылись в карманах и молча выкурили по сигарете.

Мартин Бек смотрел на озеро Осунден и думал о Стене Стуре^[15], о том, как он упал и лежал здесь на носилках, над ним свистел ветер, снег засыпал ему раны, а он изрекал бессмертные афоризмы о смерти. Бледный как мел и слабый от потери крови.

Когда они въехали в Ульрисехамн, Мартин Бек сказал:

– Раны и ушибы она могла терпеть, если уже была мертва или без сознания. Результаты вскрытия ничего не говорят о том, что так не могло быть. Скорее, напротив.

Ольберг кивнул. Больше они об этом не говорили, но оба знали, что лишь благодаря этой версии им дышится чуть полегче.

В Йёнчёпинге они остановились у закусочной самообслуживания, чтобы выпить кофе. Мартину Беку от кофе стало, как всегда, плохо, но одновременно у него появилось чувство, что кофе немного поставил его на ноги.

В Гренне Ольберг сказал то, о чем они думали уже целый час:

– Все равно мы по-прежнему ее не знаем.

– Нет, – кивнул Мартин Бек, глядя на покрытый туманом, но все же красивый остров Висингсё на озере Веттерн.

– Мы не знаем, какой она была. Я хочу сказать… – Он замолчал.

– Я знаю, о чем ты думаешь.

– Разве я не прав? Как она жила, как себя вела, какая была в отношениях с другими людьми… именно это.

– Да.

Ольберг прав, именно так оно и было.

У женщины, лежавшей на расстеленной клеенке, появились имя, адрес и профессия. Но больше пока ничего.

– Как ты думаешь, ребята из Гётеборга что-нибудь обнаружат?

– Будем надеяться.

Ольберг бросил на него быстрый взгляд. Нет, это не просто фраза. Единственный разумный результат, которого они могли ждать от технической группы, состоял в том, что не будет опровергнута их версия, а именно каюта А7 является местом, где совершилось преступление. С тех пор как на борту парохода была женщина из Линкольна, «Диана» выполнила двадцать четыре рейса по Гёта-каналу. Это означает, что почти столько же раз там проводили генеральную уборку, что постельное белье, полотенца и другие вещи, которые были в каюте, многократно прошли через прачечную и безнадежно перемешались с вещами из других кают. Это также означало, что в каюте после Розанны Макгроу проживали примерно тридцать-сорок человек. Все они, естественно, оставили там следы.

– Скоро прибудут показания свидетелей, – добавил Ольберг.

– Да.

Восемьдесят пять человек, из которых один, возможно, преступник, а остальные вероятные свидетели, и каждый из них маленький кирпичик в огромной головоломке. Восемьдесят пять человек с четырех сторон света. Один только поиск всех этих людей – сизифов труд. Он даже не решался подумать о том, как сделать так, чтобы все были допрошены и при этом не дать завалить себя следственным материалом.

– И Розанна Макгроу, – вслух подумал Ольберг.

– Да, – ответил Мартин Бек и добавил через минуту: – Насколько я понимаю, у нас есть единственная надежда.

– Тот парень в Америке?

– Да.

– Как его зовут?

– Кафка.

– Странное имя. Он на что-нибудь способен?

Мартин Бек вспомнил гротескный телефонный разговор несколько дней назад и впервые за этот пасмурный день улыбнулся.

– Трудно сказать, – ответил он.

На полпути между Вадстеной и Муталой Мартин Бек сказал, как бы размышляя вслух:

– Багаж. Одежда. Туалетные принадлежности, зубная щетка. Сувениры, которые она купила. Деньги. Дорожные чеки.

Ольберг сжал руль и не сводил яростного взгляда с огромного трейлера, за которым они ехали уже четырнадцать километров.

– Я прочешу канал, – сказал он. – В первую очередь между Буренсхультом и пристанью. Потом с другой стороны. Шлюзовые камеры мы уже осмотрели, но…

– Озеро Веттерн?

– Вот именно. А там шансов у нас нет. Если, конечно, эта чертова землечерпалка не похоронила все на дне озера Бурен. Мне иногда эта кошмарная машина снится – проснусь ночью, сажусь на постели и начинаю ругаться. Жена уже думает, что я рехнулся. Бедняжка, – сказал он и затормозил у полицейского участка.

Мартин Бек посмотрел на него со смешанным чувством зависти, недоверия и уважения, которое исчезло так же быстро, как и появилось.

Десятью минутами позже Ольберг сидел за своим письменным столом и разговаривал по телефону с Гётеборгом. Посреди разговора в кабинет вошел Ларссон, пожал им руки и с любопытством поднял брови. Ольберг положил трубку.

– Несколько пятен крови на матраце и ковре. Всего четырнадцать. Они как раз делают анализ.

Не будь там этих нескольких капель крови, им пришлось бы считать свою версию о каюте А7 опровергнутой. Комиссар не заметил их облегчения. Длина волны, на которой они обменивались мыслями, была для него чужой. Он снова приподнял брови и сказал:

– И это все?

– Есть еще какие-то старые отпечатки пальцев, – ответил Ольберг. – Больше ничего. Там слишком хорошо убирают.

– К нам едет окружной начальник, – сказал Ларссон.

– Добро пожаловать, – хмуро произнес Ольберг.

– Ну да, только этого нам здесь не хватало, – с угрожающим видом сказал Ларссон.

Мартин Бек уехал в 17:20 через Мьёльбю. Поездка заняла у него четыре с половиной часа, и все это время он работал над письмом в Америку. Когда он приехал в Стокгольм, текст уже был готов. Собственно, текстом он был не очень доволен, но подумал, что все равно лучше не придумает. Для экономии времени он взял такси и подъехал к ближайшему полицейскому участку. Попросил предоставить ему свободный кабинет для допросов и там начисто напечатал письмо на пишущей машинке. Перечитывая письмо, он слышал, как где-то рядом ругаются пьяные, а какой-то полицейский им говорит:

– Спокойно, ребята, только спокойно.

Впервые за долгие годы он вспомнил времена, когда служил патрульным, и ощутил, какое отвращение у него вызывала регулярная субботняя криминальная хроника.

В четверть одиннадцатого он стоял у главпочтамта на Вазагатан. Крышка ящика для писем металлически звякнула.

Бредя под мелким дождем, он прошел мимо гостиницы «Континенталь» и нового огромного универмага. Спускаясь эскалатором на станцию метро, он снова подумал о Кафке – о том, сможет ли человек, которого он совсем не знает, действительно понять, что же, собственно, ему нужно.

Мартин Бек устал и заснул уже после второй остановки в полной уверенности, что свою не проспит, потому что выходить ему нужно было на конечной.

12

Через десять дней рано утром ответ из Америки лежал на столе Мартина Бека. Он увидел письмо сразу, еще не успев закрыть за собой дверь. Вешая плащ на крючок, он увидел в зеркале у двери свое лицо. Оно было бледным и пепельным, с темными кругами под глазами, но уже не от гриппа, а от хронического недосыпания. Он нетерпеливо разорвал большой коричневый конверт и вынул оттуда два протокола допросов, напечатанное на машинке письмо и листок бумаги с биографическими данными. Он с любопытством пролистал бумаги, но подавил в себе желание сразу же на них наброситься. Вместо этого отнес их в секретариат и попросил сразу же перевести и напечатать в трех экземплярах. Выйдя из секретариата, поднялся этажом выше, открыл дверь и оказался у Кольберга и Меландера. Они сидели каждый за своим столом, спиной друг к другу, и работали.

– Вы что, переставили столы?

– Это было единственным решением, чтобы мы могли выдерживать друг друга.

Так же как и Мартин Бек, Кольберг казался бледным, глаза у него были красные. Сфинкс Меландер выглядел как обычно.

Перед Кольбергом лежала желтая копия какого-то заявления. Он несколько секунд поводил по строчкам пальцем и сказал:

– Как заявляет фру Лиза Лотта Йенсен, возраст шестьдесят один год, датской полиции в Вайле, это была сказочная экскурсия, шведский стол тоже был сказочный, один день и всю ночь шел дождь, пароход немного опоздал, а фру Йенсен немного страдала от морской болезни в ту ночь, когда шел дождь. Они как раз плыли по какому-то большому озеру; это была вторая ночь рейса. Путешествие было просто сказочным, а все пассажиры – бесконечно милыми людьми. Эту милую девушку на фотографии она не помнит. Наверняка не сидела с ней за одним столом, но капитан был исключительно милым, а муж говорит, что еда была великолепная и давали ее столько, что невозможно было все съесть и они даже не могли всего перепробовать. Погода была сказочная, конечно, когда не шел дождь. Они даже не подозревали, что Швеция такая красивая страна. О господи, – прокомментировал Кольберг, – я тоже об этом не подозревал. Большую часть времени они играли в бридж с теми милейшими супругами из Южной Африки, мистером и миссис Хойт из Дурбана. Разве только постели показались им несколько маловаты, а на второй вечер они нашли в одной из постелей огромного волосатого паука, и ее мужу пришлось приложить немало усилий, чтобы прогнать его из каюты. Датчане просто прелесть. Ничего не видели, не слышали, нечего особенного не заметили. В заключение следователь сержант Тофт из Вайле сообщает, что из допроса этой игривой парочки, вероятно, не удастся извлечь ничего, что бы могло пролить хоть какой-нибудь свет на это дело. Его логика просто убийственна.

– Так, момент, момент, – бормотал Меландер.

– Да здравствует наш братский северный народ! – воскликнул Кольберг и потянулся за дыроколом.

Мартин Бек стоял у противоположного края стола и рылся в бумагах. Он что-то чуть слышно бормотал. После десятидневной работы им удалось найти две трети лиц, пребывавших тогда на борту «Дианы». С помощью самых разных способов они связались с сорока из них и в двадцати трех случаях получили протоколы подробных допросов. Однако результат был мизерный. Из всех до сих пор допрошенных свидетелей о Розанне Макгроу никто ничего не помнил, разве что где-то видели ее мельком на пароходе.

Меландер вынул трубку изо рта и сказал:

– Карл-Оке Эрикссон, член команды. Его вы уже нашли?

Кольберг заглянул в один из своих блокнотов.

– Кочегар. Нет, не нашли, но кое-что о нем знаем. Три недели назад он обратился в Управление морского судоходства в Гётеборге и нанялся на финское грузовое судно.

– Гм, – сказал Меландер. – А ему уже исполнилось двадцать два года?

– Да. А что должно означать это «гм»?

– Его имя мне кое о чем напоминает. Тебе бы тоже следовало его помнить. Но тогда он называл себя немного иначе.

– Если оно тебе о чем-то напоминает, значит ты наверняка прав, – сдался Кольберг. – У этого чудовища память как у циркового слона, – обратился он к Мартину Беку. – Впечатление такое, словно сидишь в кабинете вместе с арифмометром.

– Я знаю.

– Который курит самый вонючий табак в мире, – добавил Кольберг.

– Погоди немного, сейчас начну, – заверил его Меландер.

– Не сомневаюсь. Господи, ну и устал же я, – сказал Кольберг.

– Ты мало спишь, – упрекнул его Меландер.

– Это точно.

– Тебе нужно как следует выспаться. Я сплю каждую ночь восемь часов. Засыпаю, как только касаюсь головой подушки.

– И что на это говорит твоя жена?

– Ничего. Она засыпает еще быстрее, иногда мы даже не успеваем выключить свет.

– Счастливчики. О себе этого сказать не могу.

– Почему?

– Не знаю. Просто не могу уснуть.

– И что же ты делаешь?

– Лежу на спине и размышляю о том, что ты за фрукт.

Кольберг углубился в почту. Меландер вытряхнул трубку и уставился в потолок. Мартин Бек знал его и понял, что в данный момент он начал пополнять новыми подробностями свою бесценную картотеку памяти, которая находилась у него в голове и в которой он накапливал все, что в жизни видел, читал или слышал.

Через полчаса после обеда девушка из секретариата принесла готовый перевод.

Мартин Бек снял пиджак, закрыл дверь и принялся за чтение.

Сначала письмо. Кафка писал:

Дорогой Мартин,

мне кажется, я знаю, о чем ты думаешь. Протоколы двух допросов, которые я высылаю, являются дословной записью с магнитофонной ленты. Я ничего в них не изменил и ничего не сократил. Если тебе понадобится, я смогу найти и других людей, которые ее знали, но думаю, эти двое знали ее лучше всех. Надеюсь, вы схватите того подонка, который это сделал. Когда поймаешь этого мерзавца, не забудь приложить ему на память и от меня. Высылаю тебе также биографические данные, которые мне удалось наскрести, и краткий комментарий к протоколам допросов.

Искренне твой Элмер

Мартин Бек отложил в сторону письмо и придвинул к себе протоколы. На первом было написано:

Допрос Эдгара М. Малвени в прокуратуре г. Омаха, штат Небраска, 11 октября 1964 года. Следователь: детектив-лейтенант Кафка. Присутствует при допросе: сержант Ромни.

Кафка: Вы Эдгар Монкур Малвени, вам тридцать три года, проживаете в Омахе на Двенадцатой Ист-стрит, по образованию инженер, уже год работаете заместителем заведующего отделом в «Нортен Электрикал Корпорейшн» в Омахе. Верно?

Малвени: Да, верно.

К.: Вы допрашиваетесь не под присягой, и ваши ответы не будут регистрироваться гражданским нотариусом. Некоторые вопросы, которые я стану вам задавать, будут касаться интимных подробностей вашей частной жизни и могут оказаться для вас неприятными. Вас допрашивают для того, чтобы получить необходимую информацию, и ничто из того, что вы скажете, не будет опубликовано или использовано против вас. Я не могу заставить вас отвечать, но хотел бы сказать следующее: если вы ответите на все вопросы правдиво и как можно подробнее, это может в значительной степени помочь найти и арестовать лицо или лиц, виновных в убийстве Розанны Макгроу.

М.: Я сделаю все, что будет в моих силах.

К.: Одиннадцать месяцев назад вы еще проживали в Линкольне. Вы там и работали?

М.: Да, я работал инженером в городском управлении, в отделе городского освещения.

К.: Где вы проживали?

М.: В меблированных номерах на Гриноук-стрит, восемьдесят три. Мы жили вдвоем с одним коллегой, оба были холосты.

К.: Когда вы познакомились с Розанной Макгроу?

М.: Почти два года назад.

К.: Другими словами, осенью шестьдесят второго года.

М.: Да, в ноябре.

К.: При каких обстоятельствах вы познакомились?

М.: Мы познакомились на вечеринке у одного моего коллеги. Джонни Матсона.

К.: Значит, в компании?

М.: Да.

К.: Этот Матсон встречался с Розанной Макгроу?

М.: Вряд ли. Он устраивал что-то вроде вечеров открытых дверей, там собиралось много народу, одни входили, другие выходили. Джонни был знаком с ней поверхностно, по библиотеке, где она работала. Он приглашал много самых разных людей. Бог знает, где он их находил.

К.: Как получилось, что вы познакомились с Розанной Макгроу?

М.: Не знаю – просто мы там встретились.

К.: Вы шли на вечеринку с намерением познакомиться там с какой-нибудь женщиной?

(Молчание.)

К.: Вы можете ответить на мой вопрос?

М.: Я пытаюсь вспомнить, как это было. Да, возможно, потому что тогда у меня не было постоянной подруги. Но, скорее всего, я пошел туда лишь потому, что мне нечего было делать.

К.: И что же там произошло?

М.: Я уже говорил, что мы с Розанной познакомились чисто случайно. Немного поболтали, потом танцевали.

К.: Сколько раз?

М.: Два первых танца, вечеринка еще не была в разгаре.

К.: Так, значит, вы познакомились в самом начале?

М.: Да, именно так и было.

К.: А потом?

М.: Потом я предложил, чтобы мы ушли.

К.: После того, как вы два раза потанцевали?

М.: Точнее говоря, когда мы танцевали второй раз.

К.: А почему вы это ей предложили?

М.: Я действительно должен отвечать на такие вопросы?

К.: В противном случае весь наш разговор станет бессмысленным.

М.: Ну хорошо. Я заметил во время танца, что она возбуждена.

К.: Возбуждена? В каком смысле? Вы имеете в виду – сексуально возбуждена?

М.: Да, что-то вроде этого.

К.: Как вы это определили?

М.: Этого я не могу (молчание) точно объяснить. Но это было очень заметно. Если судить по тому, как она себя вела. Точнее сказать не могу.

К.: А вы сами? Вы тоже испытывали сексуальное возбуждение?

М.: Да.

К.: И что же вам ответила мисс Макгроу?

М.: Она сказала: «Хорошо, идем».

К.: Вот так просто?

М.: Да.

К.: Вы что-нибудь пили?

М.: Максимум один мартини.

К.: А мисс Макгроу?

М.: Розанна никогда не пила.

К.: Так, значит, вы вместе ушли с вечеринки. Что было дальше?

М.: Я был без машины, поэтому мы взяли такси и поехали к ней домой. На Вторую Саут-стрит, номер сто шестнадцать. Она до сих пор там живет, я хотел сказать, жила.

К.: И вот так просто она разрешила вам подняться к ней?

М.: Ну, мы сказали друг другу несколько глупостей, сами знаете, как обычно говорят. Я не помню точно, о чем мы разговаривали. И так было видно, что она скучает.

К.: Происходило ли что-нибудь в такси?

М.: Мы целовались.

К.: Она сопротивлялась?

М.: Не особенно. Я же говорю, мы целовались.

(Молчание.)

К.: Кто расплатился с шофером?

М.: Розанна. Я не успел ей помешать.

К.: Что было потом?

М.: Ну, потом мы пошли к ней в квартиру. Там было красиво. Помню, меня это удивило. У нее было много книг.

К.: Что вы делали потом?

М.: Ну…

К.: Вы вступили друг с другом в половые сношения?

М.: Да.

К.: Когда?

М.: Почти сразу.

К.: Вы можете попытаться описать, как это происходило?

М.: Простите, не понимаю, зачем это нужно. Вы что же, проводите частное исследование для профессора Кинси?^[16]

К.: Мне очень жаль, но я вынужден вам напомнить то, о чем говорил в самом начале нашей беседы. Это может иметь определенное значение. (Молчание.) Вы не можете вспомнить?

М.: О господи, конечно же могу! Еще как! (Молчание.) У меня такое чувство, словно я предаю человека, который мне ничего плохого не сделал и которого к тому же уже нет в живых.

К.: Я очень хорошо понимаю ваши чувства. И если так настаиваю, то лишь потому, что нам необходима ваша помощь.

М.: Ну ладно, спрашивайте.

К.: Вы вошли в квартиру. Что было дальше?

М.: Она разулась.

К.: Дальше.

М.: Мы целовались.

К.: Дальше.

М.: Она пошла в спальню.

К.: А вы?

М.: Я пошел с ней. Вы хотите услышать подробности?

К.: Да.

М.: Она разделась и легла.

К.: Легла на постель?

М.: Нет, в постель и прикрылась.

К.: Она полностью разделась?

М.: Да.

К.: Создалось ли у вас впечатление, что она стесняется?

М.: Вовсе нет.

К.: Она погасила свет?

М.: Нет.

К.: А вы? Что делали вы?

М.: Ну а как по-вашему?

К.: Вы вступили друг с другом в половую связь?

М.: Черт возьми, а чем же мы еще занимались? Щелкали орешки? Извините, но…

К.: Вы долго там оставались?

М.: Точно не помню, примерно до одного-двух часов ночи. Потом пошел домой.

К.: В тот раз вы впервые увидели мисс Макгроу?

М.: Да, впервые.

К.: Что вы о ней думали, когда оттуда уходили? И на следующий день?

(Молчание.)

М.: Я думал… сначала я думал, что она обычная шлюха, хотя она не производила такого впечатления. Позже решил, что она нимфоманка. И то и другое было неправдой. Теперь… теперь, когда ее уже нет в живых, я понимаю, было чистейшим безумием, что нечто подобное могло прийти мне в голову.

(Молчание.)

К.: Послушайте. Я хотел бы вас заверить, что мне так же неловко задавать вам такие вопросы, как и вам на них отвечать. Я бы никогда не позволил себе ничего подобного, если бы при этом не преследовал определенной цели. И к сожалению, это только начало.

М.: Не злитесь, что я только что вышел из себя. Я просто не привык к такой обстановке. Я сам себе кажусь сумасшедшим, сидящим в этой стеклянной клетке и рассказывающим о Розанне такие вещи, каких никогда никому не рассказывал, и при этом снаружи бегают полицейские, крутится магнитофон, а в углу сидит сержант и не сводит с меня взгляда. К сожалению, я недостаточно циничен, особенно когда речь идет о…

К.: Джек, пожалуйста, опусти шторы на этой стеклянной стене. И подожди снаружи.

(Молчание.)

Ромни: До свидания.

М.: Пожалуйста, извините меня.

К.: Вам не за что извиняться. Так что же произошло между вами и мисс Макгроу? После вашей первой встречи.

М.: Через два дня я позвонил ей. На этот раз ей не хотелось со мной встречаться, она прямо мне об этом сказала, но, если у меня возникнет желание, я должен ей позвонить. Когда я позвонил вторично, примерно через неделю, она сказала, чтобы я пришел.

К.: И вы…

М.: Да, я пришел. Так мы начали встречаться. Иногда раз в неделю, иногда два раза. Мы всегда встречались в квартире Розанны. Часто в субботу, в таких случаях я оставался у нее и на воскресенье, когда ни мне, ни ей нечего было делать.

К.: Как долго продолжалась ваша связь?

М.: Восемь месяцев.

К.: Почему она закончилась?

М.: Потому что я в нее влюбился.

К.: Сожалею, но я вас совершенно не понимаю.

М.: Все очень просто. По правде говоря, я уже давно был в нее влюблен. Она мне очень нравилась. Но мы никогда не говорили о любви, и я не хотел ей в этом признаваться.

К.: Почему же?

М.: Потому что не хотел ее потерять. А когда однажды я сказал ей об этом… ну, все сразу было кончено.

К.: Как это произошло?

М.: Вы должны понять, что Розанна была самой рациональной женщиной из всех, кого я когда-либо знал. Я нравился ей, а главное, она с удовольствием со мной спала. Но жить со мной она не хотела и никогда этого не скрывала. Мы оба очень хорошо знали, почему встречаемся друг с другом.

К.: Как она отреагировала, когда вы сказали, что любите ее?

М.: Ей это не понравилось, потом она сказала: «Сегодня напоследок побудем вместе, завтра уйдешь, и все. Мы больше не будем встречаться».

К.: И вы согласились без всякого сопротивления?

М.: Да. Если бы вы знали ее так же хорошо, как я, то поняли бы, что ничего другого не остается делать.

К.: Когда это было?

М.: Третьего июля прошлого года.

К.: И всякие контакты между вами прекратились?

М.: Да.

К.: У нее были какие-нибудь мужчины, кроме вас, в тот период, когда вы встречались?

М.: И да и нет.

К.: Другими словами, у вас создалось впечатление, что иногда у нее что-то было и с другими?

М.: Дело не в том, какое у меня создалось впечатление. Я это знал. В марте я был в четырехнедельной технической школе в Филадельфии. Еще до моего отъезда она сказала, что мне не следует рассчитывать на то, что она сможет… может так долго сохранять мне верность. Вернувшись, я спросил ее об этом. Она ответила, что сделала это один раз – через три недели.

К.: Она вступила в интимную связь с другим?

М.: Да. Это отвратительное выражение. А я оказался таким болваном, что спросил, кто это был.

К.: Что же она вам ответила?

М.: Что это не мое дело. Что ж, возможно, это и правда, с ее точки зрения.

К.: В течение этих восьми месяцев у вас были регулярные интим… вы регулярно спали вместе, если я вас правильно понял?

М.: Да.

К.: А в те вечера, когда вы не встречались, чем она занималась?

М.: Сидела одна. Ей очень нравилось быть одной. Она читала невероятное количество книг. Кроме того, по вечерам она работала. Все время что-то писала, не знаю что. Никогда мне об этом не рассказывала. У Розанны был ужасно самостоятельный характер. Кроме того, у нас не было никаких общих увлечений. Разве что одно. Но нам было хорошо вдвоем. Правда.

К.: Откуда у вас такая уверенность, что она сидела одна, если вас там не было?

М.: Я… иногда меня охватывала ревность и несколько раз, когда она не хотела меня видеть, я шел к ней и ходил возле ее дома. Два раза я стоял там с той минуты, когда она пришла домой, и до тех пор, когда она утром ушла.

К.: Вы давали ей деньги?

М.: Никогда.

К.: Почему?

М.: Ей не нужны были мои деньги, она сказала это в самом начале. Когда мы иногда куда-нибудь ходили вдвоем, она всегда за себя платила.

К.: Что она делала потом, когда вы перестали встречаться?

М.: Не знаю. Я больше никогда ее не видел. Вскоре я нашел другое место и переехал в Омаху.

К.: Какой у нее, по-вашему, был характер?

М.: Я уже сказал, она была очень самостоятельная. Порядочная. И очень естественная – во всех отношениях. Например, никогда не пользовалась косметикой и не носила драгоценностей. Она производила впечатление спокойной, терпеливой, но однажды сказала, что не хочет видеть меня слишком часто, потому что знает, что я начну действовать ей на нервы. Вроде бы у нее это так со всеми, но она не хочет, чтобы так произошло между нами.

(Молчание.)

К.: Теперь я задам вам несколько вопросов весьма интимного характера.

М.: Спрашивайте. Теперь уже я готов отвечать на все вопросы.

К.: Имеете ли вы приблизительное представление о том, сколько раз были вместе?

М.: Да. Сорок восемь.

К.: Вы это знаете настолько точно?

М.: Да. Могу вам даже сказать почему. Каждый раз, когда мы были вместе, я ставил красный кружок в рабочем календаре. Прежде чем его выбросить, я их сосчитал.

К.: Как вы считаете, ее сексуальное поведение было нормальным?

М.: Она была очень сладострастная.

К.: У вас было достаточно опыта, чтобы судить об этом?

М.: Мне был тридцать один год, когда я с ней познакомился. У меня уже имелся кое-какой опыт.

К.: Она испытывала оргазм во время полового акта?

М.: Да, каждый раз.

К.: Вы совершали половые акты несколько раз подряд?

М.: Нет. Никогда. В этом не было необходимости.

К.: Вы пользовались противозачаточными средствами?

М.: У Розанны были какие-то таблетки. Она каждый раз принимала одну.

К.: У вас была привычка обсуждать сексуальные проблемы?

М.: Никогда. Мы знали все, что нам нужно было знать.

К.: Она вам рассказывала о своем предыдущем опыте?

М.: Никогда.

К.: А вы?

М.: Только один раз. Мне показалось, что это ее абсолютно не интересует, и больше я на эту тему не говорил.

К.: А о чем вы вообще разговаривали?

М.: О чем угодно. Большей частью о самых обыкновенных вещах.

К.: С кем она встречалась, кроме вас?

М.: Ни с кем. У нее была подруга, коллега по библиотеке, но в нерабочее время они виделись очень редко. Я уже говорил, что Розанна была самым настоящим затворником.

К.: Но на ту вечеринку, где вы познакомились, она пошла.

М.: Да, чтобы найти там кого-нибудь, с кем она бы могла переспать. Она до этого… у нее долго никого не было.

К.: Как долго?

М.: Больше шести недель.

К.: Откуда вы об этом знаете?

М.: Она мне сказала.

К.: Ее было трудно успокаивать?

М.: Как для меня – нет.

К.: Она была капризная?

М.: Она требовала лишь то, что требует любая нормальная женщина. Чтобы мужчина отдавал себя ей всего без остатка. Надеюсь, вы меня понимаете.

К.: У нее были какие-нибудь странные привычки?

М.: Вы имеете в виду в постели?

К.: Да.

М.: А закон Гаррисона^[17] в Небраске действует?

К.: Нет, насчет этого здесь вы можете не опасаться.

М.: Ну ладно, уже все равно. У нее была одна довольно странная привычка. Она царапалась.

К.: Когда?

М.: Почти непрерывно. Но в основном во время оргазма.

К.: Как?

М.: Как?

К.: Да, как именно она царапалась?

М.: Ну, двумя руками и всеми пальцами. Как когтями. По спине, по бокам и даже по затылку. У меня после этого до сих пор шрамы. Я уже от них не избавлюсь.

К.: В своей сексуальной игре она использовала много вариаций?

М.: Ну и выражения у вас. Нет – она лежала каждый раз совершенно одинаково. На спине, под ягодицы подкладывала подушку, ноги широко разводила в стороны и высоко поднимала. Она была абсолютно естественной, рациональной и реалистичной в этом так же, как и во всем остальном. Ей хотелось это делать основательно и каждый раз как можно дольше, без отклонений и выдумок, тем единственным способом, который для нее являлся естественным.

К.: Да, понимаю.

М.: Трудно было бы теперь не понять.

(Молчание.)

К.: И еще одно. Из того, что вы мне рассказали, следует, что в течение всего того времени, когда вы встречались, первым вступали с ней в контакт именно вы. Вы ей звонили, и она отвечала, приходить вам или ей не хочется и вы должны позвонить в другой раз. Приходить вам или нет, каждый раз решала она?

М.: Да, именно так и было.

К.: Случалось ли иногда, чтобы она позвонила сама и попросила вас прийти?

М.: Да, четыре или пять раз.

(Молчание.)

К.: Вам без нее было тяжело?

М.: Да.

К.: Вы были весьма искренни и очень нам помогли. Благодарю вас.

М.: Надеюсь, вы понимаете, что этот разговор должен остаться между нами. На Рождество я познакомился с одной девушкой и в феврале женился на ней.

К.: Само собой. Я ведь сказал об этом в самом начале.

М.: Хорошо, можете теперь уже выключить этот магнитофон.

К.: Да.

Мартин Бек отодвинул в сторону листы протокола и задумчиво вытер платком пот со лба и ладоней. Прежде чем снова приняться за чтение, он пошел в туалет, ополоснул лицо и выпил стакан воды.

13

Второй протокол был намного короче первого. Кроме того, тон у него был совершенно иной.

Допрос Мэри Джейн Питерсон в полицейском управлении Линкольна, Небраска, 10 октября 1964 года. Допрос проводит: детектив-лейтенант Кафка. Присутствует: сержант Ромни.

Ромни: Это Мэри Джейн Питерсон. Не замужем, возраст двадцать восемь лет, адрес: Вторая Саут-стрит, шестьдесят два. Работает в городской библиотеке Линкольна.

Кафка: Пожалуйста, присаживайтесь, мисс Питерсон.

Питерсон: Спасибо. Что вам от меня нужно?

К.: Несколько вопросов.

П.: О Розанне Макгроу?

К.: Да.

П.: Все, что знала, я уже сказала. Я получила от нее открытку. Это все. Вы что, притащили меня сюда в рабочее время, чтобы еще раз это услышать?

К.: Вы дружили с мисс Макгроу?

П.: Да.

К.: Вы жили вместе до того, как мисс Макгроу нашла себе квартиру?

П.: Да. Год и два месяца. Она приехала из Денвера, и ей негде было жить, я сказала, что она может пожить у меня.

К.: Расходы на ведение домашнего хозяйства вы делили поровну?

П.: Естественно.

К.: Когда она переехала от вас?

П.: Примерно два года назад, весной шестьдесят второго.

К.: Вы продолжали с ней видеться?

П.: Мы виделись ежедневно в библиотеке.

К.: Вы проводили вместе вечера?

П.: Не очень часто. У нас было много работы.

К.: Какой, по вашему мнению, был характер у мисс Макгроу?

П.: «De mortuis nil nisi bene».

К.: Джек, ты можешь продолжить? Я вернусь через минуту.

Р.: Лейтенант Кафка спросил, какой, по вашему мнению, характер у мисс Макгроу.

П.: Я услышала и ответила: «De mortuis nil nisi bene». Это по латыни и означает: «О мертвых ничего, кроме хорошего».

Р.: Вопрос звучал следующим образом: какой у нее был характер?

П.: Об этом можете спросить кого-нибудь другого. Я уже могу идти?

Р.: Можете попытаться и увидите, что получится.

П.: Вы дерзкий хам. Вам об этом еще никто не говорил?

Р.: Если бы я был на вашем месте – упаси меня Господь от этого, – то воздержался бы от таких слов.

П.: С чего бы это?

Р.: Потому что мне это могло бы не понравиться.

П.: Ха-ха-ха.

Р.: Какой был характер у мисс Макгроу?

П.: Спросите об этом кого-нибудь другого, тупица.

К.: О’кей, Джек. Мисс Питерсон!

П.: Да, что еще?

К.: Почему вы перестали жить вместе с мисс Макгроу?

П.: Нам там было тесно. Кроме того, не понимаю, какое вам до этого дело?

К.: Но вы ведь были хорошими подругами, разве не так?

П.: Да, сами знаете.

К.: Вот передо мной лежит донесение, составленное в третьем полицейском округе 8 апреля 1962 года. Ночью, без десяти час, жильцы дома номер шестьдесят два по Второй Саут-стрит сообщили, что из квартиры на четвертом этаже доносятся крики, звуки ссоры и громкий шум. Когда через десять минут приехал патруль, полицейские Флинн и Ричардсон, жильцы данной квартиры отказались открыть дверь, в связи с чем патруль потребовал, чтобы домовладелец обеспечил им доступ в квартиру, открыв дверь своим универсальным ключом. В квартире находились вы и мисс Макгроу. Мисс Макгроу была в халате, а вы – в туфлях на высоком каблуке и в том, что Флинн назвал белым вечерним платьем. У мисс Макгроу шла кровь из раны на лбу. В квартире царил беспорядок. Ни одна, ни другая не захотела сообщить, что произошло, и, после того как было восстановлено спокойствие – как говорится в этом донесении, – патруль покинул вашу квартиру.

П.: Зачем вам понадобилось вспоминать эту старую историю?

К.: На следующий день мисс Макгроу переехала в гостиницу, а еще через неделю нашла себе квартиру на той же улице, в нескольких кварталах дальше.

П.: Повторяю: зачем вам понадобилось вспоминать эту старую скандальную историю? Вряд ли теперь она сможет мне каким-то образом навредить.

К.: Я просто пытаюсь вас убедить, что на наши вопросы нужно отвечать. Кроме того, самое разумное – всегда говорить правду.

П.: Ну ладно, как вам угодно. Я выгнала ее. Ну и что? Это была моя квартира.

К.: А почему вы ее выгнали?

П.: Какое теперь это имеет значение? Кого может интересовать ссора трехлетней давности между двумя подругами?

К.: Нас интересует все, что имеет отношение к Розанне Макгроу. Как вам известно из газет, пока что о ней написано не очень много.

П.: Вы хотите сказать, что можете всю эту историю опубликовать в газете?

К.: Ведь это не секретный документ.

П.: В таком случае не понимаю, как газетчики еще это не раскопали?

К.: Возможно, отчасти потому, что сержант Ромни оказался там раньше, чем репортеры. Когда он отправит этот документ обратно в городской архив, любой желающий сможет там ознакомиться с донесением.

П.: А если он не отправит?

К.: В этом случае дело будет обстоять несколько иначе.

П.: А этот протокол тоже не секретный документ?

К.: Секретный.

П.: Это точно?

К.: Да.

П.: Ладно. Что вас интересует? Только побыстрее, чтобы я успела уйти до того, как на меня нападет истерика.

К.: Почему вы заставили мисс Макгроу переехать?

П.: Потому что она выставила меня на посмешище.

К.: Каким образом?

П.: Розанна была шлюхой. Она была самой настоящей проституткой. Я ей так и сказала.

К.: И что же она ответила?

П.: Послушайте, лейтенант, на такие вульгарные, грубые слова Розанна ничего не ответила, она была выше этого. Она просто лежала голая в постели, как обычно, и читала какое-то философское сочинение. А меня окинула непонимающим и высокомерным взглядом.

К.: Она была темпераментная?

П.: Вовсе нет.

К.: Что же послужило причиной столь резкого решения?

П.: Попробуйте сами догадаться. В конце концов, на это у вас должно хватить воображения.

К.: Какой-нибудь мужчина?

П.: Один бедняга, с которым ей внезапно захотелось переспать. А я в это время ждала его в ресторане в тридцати милях оттуда. Он не понял, как мы договорились, – тоже был тупицей – и решил, что должен прийти ко мне домой. Когда он явился, я уже ушла. Розанна же была дома. Она все время сидела дома. Ну а потом случилось то, что случилось. Слава богу, этот болван исчез до того, как я вернулась. Потому что в противном случае я бы сейчас клеила пакеты в тюрьме, в Сиу-сити.

К.: Откуда вы узнали, что за время вашего отсутствия что-то произошло?

П.: Она мне сказала. Розанна всегда говорила правду. Зачем же ты это сделала? – спросила я. Моя милая Мэри Джейн, мне захотелось. Кроме того, ей нельзя было отказать в логике. Вот видишь, моя милая Мэри Джейн, он тебя недостоин.

К.: Вы по-прежнему утверждаете, что были подругами с мисс Макгроу?

П.: Как ни странно, были. Если Розанна вообще имела какого-нибудь друга, то им была я. Когда она переехала, стало лучше, мы не должны были теперь смотреть друг на друга с утра до вечера. Когда она приехала после окончания университета, то уже была сиротой. Незадолго до этого в Денвере умерли ее родители, почти в один и тот же день. Сестер и братьев или родственников у нее не было, я уж не говорю о друзьях. Кроме того, у нее не было ни цента в карманах. Возникли какие-то осложнения с наследством, и прошло несколько лет, прежде чем она получила деньги. Это произошло вскоре после того, как она нашла себе новую квартиру.

К.: Какой у нее был характер?

П.: Мне кажется, у нее был какой-то комплекс самостоятельности, из-за него с ней происходили невероятные вещи. Ею владела навязчивая идея, что она не должна хорошо одеваться. Считала достоинством ходить как пугало. В лучшем случае носила вытертые джинсы и бесформенные свитера. Ей стоило больших усилий надевать платье, когда она шла на работу. У нее была куча странных замашек. Бюстгальтер она почти никогда не надевала, хотя он был ей нужен больше, чем многим другим. Не ходила в туфлях. Всегда говорила, что вообще не переносит одежды. По выходным могла ходить целый день голая. Ночной рубашки или пижамы для нее словно не существовало. Меня это ужасно нервировало.

К.: Она была неаккуратная?

П.: К своей внешности она относилась так, словно делала кому-то назло. Будто бы и не слышала, что существует косметика, парикмахер или колготки. Но в других делах доходила до педантизма, особенно если речь шла о книгах.

К.: Какие у нее были интересы?

П.: Много читала. И много писала, только не спрашивайте меня что, потому что этого я не знаю. Летом проводила целые часы на природе. Утверждала, что ужасно любит гулять. Кто хочет, может это проверить. Ну и, конечно, мужчины. Других интересов у нее не было.

К.: Мисс Макгроу была привлекательной женщиной?

П.: Ни в малейшей степени. Неужели вы это поняли из того, что я рассказывала? Конечно, если вообще меня слушали. Но по мужчинам она сходила с ума, хотя при этом ставила их гораздо ниже женщин.

К.: У нее был постоянный приятель?

П.: После того как она от меня переехала, некоторое время встречалась с каким-то мужчиной, который работал в отделе городского освещения. Примерно полгода, пару раз я их видела. Одному Богу известно, сколько раз она ему изменила, наверняка раз сто.

К.: Когда вы жили вместе, она часто приводила домой мужчин?

П.: Да.

К.: Как вы понимаете слово «часто»?

П.: А что под ним подразумеваете вы?

К.: Это случалось несколько раз в неделю?

П.: Ну уж нет, этого она себе позволить не могла.

К.: Как часто это случалось? Отвечайте.

П.: Я прощаю вам этот ваш тон.

К.: Я разговариваю таким тоном, каким считаю нужным. Она часто приводила с собой домой мужчин?

П.: Раза два в месяц.

К.: И каждый раз это был кто-то другой?

П.: Не знаю. Каждый раз я не видела. Только иногда. Она почти всегда сидела дома и приводила мужчин, когда я уходила на танцы или еще куда-нибудь.

К.: Мисс Макгроу никогда не ходила с вами?

П.: Никогда. Я даже не знаю, умела ли она вообще танцевать.

К.: Вы можете назвать имена некоторых мужчин, с которыми она встречалась?

П.: Ну, например, один немецкий студент, мы познакомились с ним в библиотеке. Я их познакомила. Помню, его звали Милденбергер. Ули Милденбергер. Она приводила его домой раза три-четыре.

К.: За какой период времени?

П.: За месяц, может быть, пять недель. Но он звонил ей ежедневно, так что они встречались еще где-то. Он жил здесь, в Линкольне, несколько лет, но в этом году весной вернулся в Европу.

К.: Как он выглядел?

П.: Эффектно. Высокий, широкоплечий блондин.

К.: Вы с этим Милденбергером тоже находились в интимной связи?

П.: Послушайте, какое вам до этого дело?

К.: Сколько мужчин, по вашему мнению, она привела домой за то время, что вы жили вместе?

П.: Ну… примерно шесть-семь.

К.: Мисс Макгроу привлекали мужчины какого-то определенного типа?

П.: В этом отношении она была совершенно нормальной. Достаточно, чтобы он был не совсем уродом и порядочным человеком.

К.: Что вам известно о ее поездке?

П.: Только то, что она давно ее планировала. Хотела отправиться в Европу на пароходе, путешествовать там около месяца и посмотреть как можно больше. Потом она хотела остаться там еще на один месяц и где-нибудь просто пожить. В Париже, Риме или в каком-нибудь другом месте. А почему вы меня об этом расспрашиваете? Ведь их полиция застрелила того убийцу, разве не так?

К.: К сожалению, это была неточная информация. Недоразумение.

П.: Ну так я могу идти? В отличие от некоторых у меня работы хватает.

К.: Как вы отреагировали, когда узнали, что случилось с мисс Макгроу?

П.: Я была потрясена, но должна сказать, что меня это не очень удивило.

К.: Отчего же?

П.: И вы еще спрашиваете? При таком образе жизни?

К.: Благодарю вас, мисс Питерсон. Это все.

П.: Вы не забыли, что обещали мне?

К.: Я вам ничего не обещал. Джек, можешь выключить магнитофон.

Мартин Бек откинулся на стуле, поднес левую руку ко рту и принялся грызть ноготь на указательном пальце.

Потом он взял последний лист бандероли из Линкольна и рассеянно прочел комментарий Кафки.

Розанна Беатриса Макгроу, родилась 18.05.1937 в Денвере, Колорадо. Отец – фермер, ферма в двадцати милях от Денвера. Образование: школа в Денвере, потом три года в Колорадском университете. Родители умерли осенью 1960 года. Наследство в сумме около 20 000 долларов было выплачено в июле 1962 года. Мисс Макгроу умерла, не оставив завещания, и, насколько известно, наследников у нее нет.

Что касается степени надежности свидетелей, то, по моему мнению, Мэри Джейн Питерсон умышленно исказила некоторые факты и не упомянула о таких подробностях, которые в ее глазах могли бы неблагоприятно сказаться на ее репутации. Если же говорить о показаниях Малвени, то у меня была возможность проверить кое-какие пункты. Информация о том, что в период с ноября 1962 года по июль 1963 года у Р. М. был только один мужчина, подтвердилась. Это следует из дневника, который я нашел в ее квартире. Было это 22 марта, его инициалы У. М. (Ули Милденбергер?). Своих знакомых она всегда записывала именно так: дата и инициалы. В показаниях Малвени я не обнаружил неточностей или лжи.

Свидетели. Малвени, рост 185 см, крепкого телосложения, глаза синие, волосы темно-русые. Производит впечатление открытого и немного наивного. Мэри Джейн Питерсон – та еще штучка. Одета очень элегантно. Стройная, с великолепной фигурой. В нашей картотеке ни он, ни она не числятся, если не считать того смешного дела о нарушении тишины в доме в 1962 году.

Кафка.

Мартин Бек надел пиджак и снял с предохранителя дверной замок. Потом вернулся к столу. Разложил перед собой бумаги Кафки и остался неподвижно сидеть на стуле, положив локти на стол и обхватив голову руками.

14

Мартин Бек поднял голову от протоколов допросов, когда в кабинет без стука ворвался Меландер. На него это было не похоже.

– Карл-Оке Эрикссон-Стольт, – воскликнул Меландер, – помнишь его?

Мартин Бек на секундочку задумался.

– Ты имеешь в виду кочегара с «Дианы»? Это его так звали?

– Сейчас его зовут Эрикссон. А два с половиной года назад его звали Эрикссон-Стольт. Ему дали год за растление несовершеннолетней, девушке еще не было тринадцати. Ну, вспомнил? Такой волосатый нахал, отвратительный тип.

– Погоди, кажется, вспоминаю. Ты уверен, что это он?

– Я проверил в главном управлении регистрации моряков. Это он, на все сто процентов.

– Я уже точно не помню, что в тот раз произошло. Он жил в Сундбюберге?

– В Хагалунде^[18], у мамочки. Это произошло, когда мать была на работе. Сам он не работал. Пригласил к себе в квартиру дочь домовладельца. Ей еще не было тринадцати, а позднее оказалось, что у нее к тому же замедленное умственное развитие. Заставил ее пить алкоголь, думаю, смешал коньяк с соком. А когда она опьянела, пытался ее растлить.

Май Шеваль, Пер Валё Розанна; Швед, который исчез; Человек на балконе; Рейс на эшафот

Розанна

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

Май Шеваль, Пер Валё

Розанна; Швед, который исчез; Человек на балконе; Рейс на эшафот